Мастер Страшного суда. Иуда «Тайной вечери»

– Я держу роспись в голове, – твердо продолжал мессир Леонардо, – и, непрестанно работая над нею, уже настолько продвинулся, что мог бы в скором времени ублаготворить вас и показать потомкам, на что я способен… но я еще не нашел одну вещь, то бишь голову одного из апостолов, и…

– Опять он про апостолов! – яростно перебил настоятель. – «Распятие», что напротив, на южной стене, тоже с апостолами и давным-давно закончено, хотя Монторфано начал его меньше чем год назад.

Едва лишь прозвучало имя Монторфано, чьи работы, как судили миланские художники, принесли городу не много славы, лира Фенхеля откликнулась режущими слух диссонансами, а статский советник ди Трейо тотчас шагнул вперед и с отменной учтивостью, но несколько снисходительным тоном сказал, что он, конечно, никоим образом не хочет обидеть отца-настоятеля, однако ж этаких Монторфано на каждом углу десяток найдется.

– Он все стены подряд размалевывает, тем и живет, – пожав плечами, заметил поэт Беллинчоли. – Мальчишки, что растирают ему краски, со смеху покатываются над этим «Распятием»!

– А я вот думаю, работа весьма изрядная, – сказал настоятель, который, составивши себе мнение, упорно за него держался. – И во всяком случае, она завершена. Особенно похвально у этого Монторфано умение сделать поверхность росписи рельефной, как бы отделить ее от фона, и здесь он тоже в этом преуспел.

– С одной оговоркой: вместо Спасителя он изобразил на кресте мешок с орехами, – вставил Беллинчоли.

– А вы что скажете, мессир Леонардо? Каково ваше мнение о «Распятии»? – спросила герцогская возлюбленная, которой очень хотелось привести знатока столь многих искусств в замешательство. Ведь он лишь с большой неохотой позволял себе судить о работах других художников, тем паче о таких, где не мог отыскать ничего хорошего. Как она и ожидала, мессир Леонардо попытался увильнуть от ответа на этот вопрос, особенно неуместный в присутствии настоятеля.

– Вы сами, мадонна, уж верно, разбираетесь в этом лучше меня, – произнес он с обезоруживающей улыбкой.

– Ну нет! На попятный двор идти не дозволено. Мы желаем услышать ваше мнение! – оживленно воскликнул Мавр, сгорая от любопытства.

– Часто, – заговорил мессир Леонардо после минутного раздумья, – часто я думаю о том, как от поколения к поколению живопись все больше приходит в упадок, если художники берут за образец лишь уже созданные картины, вместо того чтобы учиться у природы и усвоенное…

– Ближе к делу! – перебил настоятель. – Мы хотим услышать ваш суд об этом «Распятии».

– Весьма богоугодное произведение, – сказал мессир Леонардо, тщательно взвешивая каждое слово. – Глядя на него, я чувствую все муки истерзанного Спасителя…

Фенхелева лира грянула веселыми звуками, которые можно было истолковать как задорный смешок.

– …Столь правдиво они изображены, – продолжал мессир Леонардо. – Еще могу добавить касательно Джованни Монторфано, что он умеет артистически разделать зайца либо фазана и уже в одном этом обнаруживается рука мастера.

Лира так и захлебнулась скачущей струнной дробью, а в приглушенный смех придворного общества вторгся сердитый голос настоятеля:

– Все, все знают, мессир Леонардо, языка злее вашего нет в целом Милане, а кто заводил с вами дела, непременно оставался в убытке и неприятности. Добрые братья Сан-Донато который год об этом твердят. Жаль, я их не послушал.

– Вы говорите, – невозмутимо произнес мессир Леонардо, – о том «Поклонении пастухов», что я начал писать по заказу монахов Сан-Донато и не завершил по причине содейства, каковое оказал мне в этой работе Великолепный?[14]

– Не знаю, о «Поклонении» ли речь и при чем тут был Великолепный, – объявил настоятель. – Знаю только, что монахи понесли из-за вас урон. Но из собственных ваших слов как будто бы вытекает, что эту работу вам оплатили дважды – и монахи, и Великолепный – и что как те, так и другой в итоге остались с носом.

– А мне вот кажется, что в словах его кроется некая история, – заметил герцог, – или я плохо знаю моего Леонардо. Верно, мессир Леонардо? Тогда расскажите ее нам.

– Да, в самом деле, – подтвердил мессир Леонардо, – хотя и не очень веселая, но коли вы, государь, все же хотите ее услышать, мне придется начать с того, о чем изволил напомнить досточтимый отец-настоятель: четырнадцать лет назад, в день святой Магдалины, я заключил во Флоренции с монахами Сан-Донато договор, в коем обещал им…

– Обещать вы всегда были горазды, – вставил настоятель.