Мастер Страшного суда. Иуда «Тайной вечери»

– Верно, – сказал Боччетта и, заметив Манчино, бросил на него насмешливый взгляд. – Это всякий знает. Точно так же, как то, что горячие сосиски идут из Кремоны.

– Маленькое пожертвование, – не унимался монах. – В свое время на перепутьях иного мира оно укажет вам дорогу. Я ведь прошу совсем немного. Кусочек сыра, яйцо, ложку смальца, как говорится, подаяние и месса отпускают грехи.

– Удивляете вы меня, добрый брат, – отозвался Боччетта. – Смалец, сыр, яйцо – я что же, пир вам должен устроить? Никак забыли, что среди всех казней, которые Господь назначил человечеству, числится еще и голод? Пытаясь избавить себя от этого, вы нарушаете волю Господню. Разве это по-христиански, спрашиваю я вас, разве справедливо?

– Очень уж мудреные вещи вы говорите, – сказал монах, смешавшись от нежданного укора. – Я ведь не богослов, а просто неученый монах. Одно я знаю: в этом мире мы живем, чтоб помогать друг другу в невзгодах. Иначе какой от нас прок-то на земле?

– Помогать друг другу? – Боччетта прямо зашелся смехом. – Что за мысль?! Нет, добрый брат, помогать другим противно моей натуре, я не из таковских, вдобавок тут не избежать трат и расходов, от которых мне никакого профиту. Вы меня поняли, добрый брат? Тогда ступайте постучите в другую дверь!

Вконец заробевший монах, уже почти оставив надежду, предпринял последнюю попытку уломать Боччетту:

– Подумайте о том, что Господь создал человека добрым и для благих дел!

– Что-о? – вскричал Боччетта. – Что вы сказали? Добрым и для благих дел? Лучше замолчите, не то я помру со смеху. Добрым и для благих дел! Это уж слишком, довольно, у меня прямо челюсти болят, замолчите!

Монах подхватил свой мешок для подаяний, закинул его на плечо.

– Прощайте, сударь! Пускай Господь в милости Своей просветит вас. Свет-то вам, поди, очень пригодится.

Он зашагал прочь, а поравнявшись с Манчино, доверительно ему кивнул, остановился и сказал:

– Если вы к нему тоже по делу, дай вам бог побольше терпения и удачи, я-то совсем уморился, говоривши. Он из таких, кто даже на веру ни единого медного кваттрино из рук не выпустит… просто в голове не укладывается.

– Этот человек, – объяснил Манчино, – никому на свете не желает добра, даже себе. На хлеб, который он ест, свинья и та бы глядеть не стала.

– Эй вы! – окликнул Боччетта Манчино, меж тем как монах, качая головой, пошел дальше. – Коли ищете ссоры, то напрасно стараетесь, толку не будет. Можете бранить меня последними словами, лаять и костерить, ежели вам в охотку, мне все равно.

– Я пришел предупредить вас, – сказал Манчино. – Берегитесь, вам грозит опасность, чего доброго и убить могут. Немец не на шутку на вас ополчился.

– Какой немец? – без всякого любопытства спросил Боччетта и на мгновение задумался. – Чтоб мне пропасть, коли я знаю, о чем вы толкуете.

– Разве не приходил к вам один такой требовать свои дукаты, а вы разве не отказались их вернуть? – напомнил Манчино.

– Вон вы о ком! – сказал Боччетта. – Я-то было запамятовал. В наказание за грехи ему втемяшилось, что он должен стребовать с меня столько-то там дукатов – десять, что ли. Явился сюда и начал приставать, только и разговору что об этих дукатах, насилу я от него отвязался.

– Вы глядите, чтоб эта история не кончилась для вас плачевно, – сказал Манчино. – Немец оскорблен и вломился в амбицию, прямо обезумел от злости и готов пуститься во все тяжкие.

Боччетта скривил свой и без того кривой рот в насмешливой ухмылке.

– Пускай приходит, – небрежно заметил он. – Уж я его встречу как положено. Иной идет за шерстью, а уходит сам остриженный.

– Я знаю, – с укором сказал Манчино, – в пакостях вы изрядно наторели, и деньги, что попали к вам, даже если они чужие, вы будете держать мертвой хваткой…

– Вы мне льстите, – перебил Боччетта. – Стоит ли расточать так много слов и похвал скромным способностям, коими наделил меня Господь!

– Но этот немец, – продолжал Манчино, – знает, чего хочет, он ищет нужного человека и, коли найдет такого, кто согласится благословить вас кинжалом или тесаком…

– Пускай только явится со своим благословением! – объявил Боччетта. – Я его тоже благословлю по-свойски!

– Но разве немец не в своем праве? – воскликнул Манчино. – Вы ведь на самом деле должны ему деньги, которые он требует вернуть?

Боччетта поскреб щетинистый подбородок, и на лице его отразилось удивление, словно такого аргумента он ожидал меньше всего.

– В своем праве? Что вы хотите этим сказать? Допустим, он в своем праве – ну и что? У меня нет ни малейшего желания изображать благотворителя и транжирить денежки на глупца!

Манчино молча смотрел на лицо в окошке.

– Вы знатный человек, отпрыск великого и славного рода, который не раз давал Флоренции гонфалоньеров, знаменосцев справедливости, – скажите мне, отчего вы живете без стыда и чести?

Впервые в чертах Боччетты мелькнула тень досады и нетерпения.

– Без чести, говорите? Вы-то что знаете о чести? Я вам кое-что скажу, запомните это хорошенько: у кого деньги, у того и честь. А теперь, если имеете еще что-то сообщить, так говорите, а с этим дураком немцем оставьте меня в покое.