Мастер своего дела

— И пойду! — давясь икотой, выкрикнул Верк. Вырвался из-под крепкой дедовой руки, бессильно лежавшей поверх его плеча, метнулся к Шамаю. — Ну, деда Шамайка, хоть вы ему скажите! Не хочу к солнцеделам! Все мастерство наше за треть цены им ушло, так что, и мне теперь туда же? Пусть другие идут, а я не хочу! Лучше жернова крутить и мешки с мукой ворочать! Мельником, сапожником, да хоть трубочистом, но предателем не буду!

В лавке наступила такая тишина, что стало слышно даже, как Слоник беспокойно шелестит ленточкой по рукаву старого Белеша. Дед Шамайка вытащил откуда-то из-под прилавка тряпицу, слишком тщательно заскрипел ветошью по бочку невысокого флакона. Случайно или нет, но пробка вдруг выпала из горлышка, и на пальцы Шамайки плеснуло сияющим многоцветьем. Нежный всполох вырвался наружу, мазнул мастера радуги по лицу, добавив еще одну глубокую морщину к густой сетке лучиков.

— Ох, ты! Старый стал, руки не держат. Вот и пролил маленько! Ну-ка собери в бутылочку… — Дед Шамайка поставил пробку на место и подмигнул Верку. — Возьми скребок на подоконнике и слей потихонечку в пустую пробирку. А деда зря не обижай — ради тебя да Ойленки старается. Ну а про мельника хорошенько подумай. Не случалось еще такого, чтобы наследники мастеров простому людскому ремеслу обучались.

— А я ему не наследник больше. Чему наследовать? Если б я Страшный Ливень не спрятал, дед и его бы продал. — Верк отвернулся, украдкой размазывая грязным рукавом слезы.

— Неужто спрятал? — расхохотался Шамайка. — Ну-у-у… Хитрец! И верно дед твой говорил, знатный бы из тебя мастер вышел… А то и выйдет… Ко мне в ученики пойдешь?

— Можно? — задрожал голос мальчугана. — Можно? Ведь я же урожденный дождевик. Разве можно?

— А как же? Солнце, дождь и радуга всегда рядышком шли, бок о бок — наше мастерство друг от друга неотделимо. Верно говорю, Белеш? — Дед Шамайка подождал, пока старый дождевик вытрет глаза, пока сглотнет нежданный ком, и переспросил: — Верно?

— Да, — дернул бородой Белеш и закашлялся.

— Тогда, ученик, приступай-ка к работе. Для начала покорми мыша и вытри пыль с подоконника.

* * *

Дворцовая площадь, окруженная высокой стеной из белого кирпича, шумела радостно, возбужденно. Над площадью колыхался купол из плотной парусины, натянутый так, чтобы ни один любопытный взгляд не смог проникнуть внутрь, туда, где под толстым льняным небом гильдия солнцеделов устраивала праздник.

Кареты и коляски подъезжали к дубовым воротам, притормаживали возле полосатой будки, и смешной человечек в черном камзоле со львами на обшлагах протягивал гостям ящик с прорезью для монет. Звенело серебро, и ворота распахивались, приглашая богатых бездельников порадоваться удивительному зрелищу. А там, на площади, действительно творились чудеса.

Западную сторону парусинового неба рассекали крест-накрест вихрящиеся столбы изо льда и снега. Перед ложей для королевских особ струилась причудливым вензелем лунная дорожка, извивалась змейкой и обрывалась серебристым водопадом над головой туманного фантома, сделанного в виде гигантского куста роз. Чуть поодаль, пугая искрящимися разрядами придворных, метались во все стороны пучки молний, едва не поджигая шелковые панталоны и кринолины. Но теплый дождик появлялся вовремя и накрапывал именно так, чтобы с беззлобным шипением затушить крошечные рыжие язычки. Танцевала над головами восторженных зрителей ярко-желтая луна размером с корову, а звезды выстраивались в несуществующие созвездия, льстиво выписывая имена короля и королевы, а также герцогов и иных венценосных особ.

Радостный гомон наводнившей площадь знати звенел восторгом и ожиданием. Дрожала от нетерпения толпа избранных, ведь солнцеделы обещали сегодня настоящее чудо — солнце невиданной доселе яркости и невероятной величины. Снисходительно улыбались присутствующие, любуясь закатом, восходом и северным сиянием одновременно, придерживая шляпки, пряча лица от холодного ветра и прислушиваясь к гулкому эху, что множило их восторженные вскрики в миллионы раз. Улыбались и ждали. Ждали… Задрав головы, гости пялились на парусиновое небо и нетерпеливо косились в сторону братьев-солнцеделов, спокойно сидящих на громадном сундуке. Там, под кованой крышкой, словно кошка лапками, перебирало тонкими лучами долгожданное солнце… Гости ждали… Потому что, богач ты или бедняк, граф или купец, без солнышка не выходит праздника… Да что праздника? Жизни не выходит.

На площади бурлила, ликовала толпа, а снаружи перед высокими стенами из белого кирпича стояли молчаливые, хмурые люди. Но напрасно мужчины пытались взобраться на стену и отвернуть, отодрать уголок холщового неба, напрасно женщины ковыряли кто шпильками, а кто и ногтями швы, чтобы проделать щелочку, напрасно дети норовили проскользнуть за ограду, притаившись на облучке кареты.