Мастер сыскного дела

Паша-кочегар бежал впереди огромными прыжками, Мишель — еле поспевая за ним, тащил, ухватив за рукав, Валериана Христофоровича, который задыхался, выпучивая глаза и бормоча скороговоркой:

— Вы уж... не оставьте... меня, голубчик, один ведь я пропаду!

— Что вы, ей-богу, Валериан Христофорович, такое говорите! — сердился на него Мишель.

Добежали до каких-то кустов, за которыми проглядывал лес. Позади было тихо, никто не стрелял и не кричал вслед, видно, так и есть — прибил матрос конвоира до смерти.

Как нырнули в лес, остановились, переводя дыхание.

— Я же говорил... говорил... что все удастся! — сиял Валериан Христофорович.

Паша-кочегар настороженно озирался по сторонам.

— Что ж вы так-то... хоть бы предупредили! — выговорил ему Мишель.

— Да я сам не пойму, как-то так само собой вышло, — пожал плечами матрос. — Ну, чего расселись — бежать надобно, покуда нас не хватились!

И то верно.

Вновь тронулись в путь — впереди Паша-кочегар, который шел уверенно, будто дорогу знал.

— А ну — стой! Да тихо мне! — скомандовал матрос, показывая пудовый кулачище.

Мишель с Валерианом Христофоровичем притихли.

— Чуешь — дымом тянет, видать, люди где-то рядом, — прошептал Паша-кочегар.

— А зачем нам люди? — подивился Мишель.

— Может, разжиться чем удастся.

— Да ведь это мирное население!.. Это мародерство! — шепотом возмутился Мишель.

— Вот и славно, что мирное!.. — ухмыльнулся матрос. — Или вы думаете с пустым брюхом до границы топать? Ждите меня здесь!

И, встав на четвереньки, Паша-кочегар побежал в кусты, из-за которых, верно, тянуло дымком и слышались неясные голоса.

Мишель с Валерианом Христофоровичем замерли, напряженно прислушиваясь. Но как ни слушали, так ничего и не услышали. Скоро, уж не скрываясь, а идя в полный рост, вернулся Паша-кочегар. Под мышками он нес два здоровенных узла, да еще в руке один.

— Нате, одевайтесь, — бросил он узлы под ноги. — В крестьянской одежде нам ловчее до фронта идти будет.

В узлах были крестьянское платье и обувь.

— А как же они? — кивнул, мрачнея, на одежду Мишель.

— Про них вы не опасайтесь, — успокоил его Паша-кочегар, натаскивая на ногу сапог. — Глянь, а ведь верно впору! — обрадовался он.

— Нехорошо как, — вздохнул Валериан Христофорович. — Ай — нехорошо! Да ведь теперь уж ничего не поправишь — надобно о себе думать.

Стал, роясь в узлах, вытаскивать и примерять одежду.

«Да как же так, да ведь это преступление!» — думал Мишель, боясь выспрашивать у Паши-кочегара подробности. Но не возвращаться же теперь в лагерь! Или это малодушие, или верно говорят, что своя рубаха ближе к телу?..

— Ну что же вы? — прикрикнул Паша-кочегар. — Нам здесь засиживаться нельзя.

Раскрыв третий узел, достал каравай хлеба, разломил на три части, протянул.

— Ешьте. Нам теперь еды на неделю хватит!

Валериан Христофорович, схватив хлеб, откусывал его большими кусками и набивал им рот и уж не причитал по полякам и не вспоминал о них.

Доедали на ходу, убегая в сторону восхода, туда, где громыхал фронт, где была Россия. Дорог избегали, пробираясь через леса и болота, раз, переплывая через неширокую, но быструю и глубокую реку, чуть не утопли. Конечно, простыли все, хлюпали носами и надсадно кашляли. Лишь через пять дней пути, совершенно измученные и истерзанные, вышли в расположение красных.

Красноармейцы шестой кавбригады, поймавшие трех заросших, до невозможности грязных «польских крестьян», отконвоировали их в штаб.

— Мы работники Чрезвычайной Экспертной комиссии, откомандированные на Западный фронт из Москвы, — представился Мишель, хоть не было при нем никаких документов.

— А чего ж с той стороны пришли, да притом ляхами вырядились? — подозрительно спросили в особотделе.

— Видите ли, товарищи, мы такие же, как вы, преданные пролетариату и революции бойцы, а переоделись, дабы сбежать из польского плена, — пытался объясниться Валериан Христофорович. Но его не слушали.

— А чего тогда делали на передовой?

— Да говорят же вам, требуху вам в глотку, якорь — в печенку, что свои мы! — рявкнул Паша-кочегар.

И верно, так ругаться могли лишь свои.

— Коли этого вам мало, — сказал Мишель, — справьтесь относительно нас в ЧК. Моя фамилия Фирфанцев...

Всю обратную дорогу Мишель молчал, думая о чем-то своем.

— Вы что ж, милостивый государь, кукситесь, да ведь мы живы остались! — тормошил его Валериан Христофорович.

— Живы, — кивал Мишель, — да ведь какой ценой?..

И, уже подъезжая к самой Москве, сказал:

— Я буду вынужден доложить рапортом об обстоятельствах побега.

— Неужто про все скажете? — ахнул Валериан Христофорович.

— Так точно — про все, — кивнул Мишель.

Паша-кочегар резанул по нему глазами.

— Да зачем же так, голубчик, да ведь чего было, того уж не воротить, остались живы и ладно. Ведь война, — запричитал Валериан Христофорович. — Ведь не по своей воле мы туда попали... Да кабы не та одежда с едой, мы в теперь вряд ли живы были.

— Наверное, — согласился Мишель. — Но смолчать было бы подлостью.

— Чистеньким остаться желаешь, господин хороший? — сказал вдруг матрос.

Мишель вспыхнул: