Спустя некоторое время, Роже Грезийона принимал — впрочем, без особого удовольствия — в своем доме главный бальи Безье, мэтр Готье Бушар. Сославшись на нехватку времени и вечную занятость, Грезийон отказался принять участие в семейной трапезе Бушаров и уединился с главой дома для приватной беседы.
— Мэтр Бушар, предмет нашего разговора столь деликатен, что я просил бы вас соблюсти строжайшую секретность, как если бы речь шла о государственной тайне. Я пришел, чтобы обсудить с вами дело Бетизака.
— Но это дело закрыто, мессир Грезийон. Обвиняемый полностью оправдан; я уже подготовил распоряжение о его освобождении.
— Вы поторопились. А как быть с той великой ненавистью, которую питает к нему народ? Люди стекаются в Безье со всей округи, дабы потребовать справедливости, и я не думаю, что освобождение Бетизака послужит утешению всех обиженных.
— Вы не хуже меня знаете, что народ будет ненавидеть тех, кого разрешат. Или тех, кто доступен их ненависти. Вы говорите, обиженные… на кого? На Бетизака, всего лишь исполнявшего приказы — или на герцога Беррийского, эти приказы отдававшего?
— А воля короля для вас ничего не значит?
— Простите мою смелость, но это не воля, это прихоть. Король по какой-то причине невзлюбил Бетизака (хотя я догадываюсь, по какой… возможно, ему самому не хватает подобных слуг, столь ревностно пекущихся о благосостоянии своего господина и не заглядывающих в его казну как в свой собственный кошелек), что ж… пусть назначит пересмотр дела и передаст его непосредственно в королевскую судебную палату. И я очень сомневаюсь, что тамошним дознавателям удастся найти в бумагах нашего казначея хоть какое-нибудь беззаконие.
— Если я правильно вас понимаю, мэтр Бушар, то вы — главный бальи Безье, можно сказать, наместник закона — отказываетесь продолжать дело против Бетизака и готовы выступить в его защиту. Признаться, вам не откажешь в прозорливости: король скоро покинет Безье, и вот-вот вернется герцог Беррийский… Но что вы будете делать, если откроются новые факты и появятся новые улики против казначея?
— Какие же, позвольте спросить?
— Ну, например, Бетизак вполне может оказаться еретиком, колдуном… богохульником, на худой конец.
— Это невозможно, мэтр Грезийон, мне, право, даже слушать стыдно подобную чепуху.
— О, я прошу прощения, если оскорбил в а ш е чувство стыда, — королевский советник встал со стула, прошелся по комнате, погладил ладонью висевший на стене яркий арраский гобелен, повертел в руках драгоценный резной кубок.
— Я вижу, вы любите окружать себя красивыми вещами, мэтр Бушар. Недавно мне довелось оказать небольшую помощь одному из ваших коллег, в благодарность он угостил меня чудесным ужином, за которым у нас состоялась весьма интересная беседа. Знаете, этот ваш коллега отзывался о вас как об истинном ценителе прекрасного, он говорил мне, что вы даже писцов себе подбираете с большим разбором: мол, все как на подбор, молоденькие, чернокудрые, хорошенькие, как херувимы…
На суровом, худом лице Бушара выразилось крайнее негодование.
— На что вы намекаете, Грезийон?! Да вы хоть понимаете…
— О, не стоит так волноваться, — прервал его собеседник, — я, знаете ли, ни на что не намекаю. Я говорю лишь о том, в чем действительно уверен. Мэтр Бушар, я человек настойчивый и умею быть щедрым, так что мне не составило большого труда добиться от пары ваших писцов весьма любопытных откровений. Конечно, нежные поглаживания, несколько поцелуев, сорванных украдкой, не совсем отеческие объятия — все это не так уж и значительно. Но они рассказали мне о некоем Филиппе Линье, с которым вы не только частенько встречаетесь, но даже ведете переписку.
Это очень неосторожно с вашей стороны… боюсь, что если теперь кто-то захочет доказать противоестественные наклонности главного бальи, то ему это не составит ни малейшего труда. Достаточно побеседовать с Филиппом: он юноша чувствительный, нежный, боязливый; к тому же он, страстно обожая своего покровителя, хранит все его подарочки и записочки — куда как красноречивые.
Готье Бушар трясущимися руками разглаживал край скатерти, по его пепельно-бледному лицу катился холодный пот. Наконец, собравшись с силами, он поднял на Грезийона глаза.
— Я сделаю все, что вы прикажете.
— Ну разумеется, иначе зачем бы я к вам пришел, — без малейшего злорадства, спокойно ответил королевский советник.
5.
Уже поздно ночью Бетизак уснул, намаявшись от неотступных мыслей; проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо и звал по имени.
— Проснитесь, Бетизак, проснитесь, друг мой!
Казначей поднял голову, сощурился — глаза его слепил свет факела — и узнал в говорившем главного бальи, мэтра Бушара. Тогда он сел, провел по лицу ладонями и спросил:
— Что стряслось, мэтр Бушар? С каких это пор вы посещаете заключенных по ночам? Или вы служите в подручных у палача?