Мастер убийств

Выбравшись из таксомотора, она вошла в здание на рю Сен-Жак, где Мишель снимал апартаменты под студию. На верхнем этаже, где размещалась студия, уже толпились люди. Среди них находились специалист по гриму и макияжу, парикмахер, стилист и представитель модельного Дома Живанши. Мишель, взобравшись на стремянку, устанавливал свет. Он носил длинные, до плеч, светлые волосы, и с полным правом мог называться интересным мужчиной, хотя в его чертах и проглядывало нечто кошачье. На нем были черные кожаные брюки в обтяжку и широкий просторный пуловер. Когда Жаклин вошла в студию, фотограф сразу же ее заметил и подмигнул. В ответ она улыбнулась и произнесла:

— Рада видеть тебя, Мишель.

— Мы с тобой сегодня отлично поработаем. Я это чувствую.

— Очень на это надеюсь.

Жаклин прошла в гардеробную, разделась и, критически сощурив глаза, оглядела себя в зеркале. В физическом отношении она была безупречна — высокая, с тонкой талией, хорошей формы руками и ногами и светло-оливковой кожей. Груди у нее были не слишком велики и не слишком малы, твердые, округлые — короче, такие, какие надо. Жаклин в этом не сомневалась, так как ее бюст нравился фотографам и они не раз об этом говорили. Многие модели из-за проблем с фигурой ненавидели сниматься в рекламе белья, но к Жаклин это не относилось. Кроме того, в прошлом она получала множество предложений и ей всегда было из чего выбрать.

Жаклин перевела взгляд на лицо. Вьющиеся, ниспадавшие на плечи иссиня-черные волосы, темные глаза и точеный, чуть длинноватый нос. Зеркало отражало широкие скулы, угловатый подбородок, яркие полные губы. Она гордилась тем, что скальпель хирурга-пластика никогда не касался ее лица. Наклонившись ближе, она коснулась кончиками пальцев кожи под глазами. То, что она видела и осязала, ей не понравилось. Набрякшая кожа в подглазьях свидетельствовала о том, что время не щадит даже манекенщиц и годы начинают брать свое. Раньше она считала, что у нее глаза, как у ребенка. Но это уже в прошлом. Теперь у нее глаза хорошо пожившей и много повидавшей тридцатитрехлетней женщины.

«Ты по-прежнему красива, Жаклин, — сказала она себе, — но факты — упрямая вещь. Ты начинаешь стареть».

Натянув на себя просторную белую робу, она прошла в примыкавшую к гардеробной комнату и уселась на стул. Появился специалист по макияжу и начал наносить ей на щеки тон. Жаклин наблюдала в зеркале за тем, как ее лицо постепенно менялось, обретая черты нового, незнакомого ей человека. Интересно, задалась вопросом Жаклин, что сказал бы дедушка, если бы все это увидел.

Возможно, ему стало бы стыдно...

Когда гример и стилист закончили свою работу, Жаклин еще раз пристально на себя посмотрела. Если бы не мужество, которое выказали три замечательных человека — бабушка, дедушка и Анна Мария Делакруа, — ее, Жаклин, сейчас бы здесь не было.

«Но посмотри, в кого ты с годами превратилась, — неожиданно воззвал к ней внутренний голос. — Ты стала дорогой эксклюзивной вешалкой для одежды».

Она поднялась с места и вернулась в гардеробную. Там ее дожидалось черное, без поддерживающих лямок на плечах, вечернее платье. Она скинула робу и натянула платье на обнаженное тело. Потом глянула на себя в зеркало. Сногсшибательно.

В дверь постучали.

— Мишель готов и ждет вас, мисс Делакруа.

— Скажите Мишелю, что я буду через минуту.

Мисс Делакруа...

Хотя прошло уже много лет, она никак не могла привыкнуть к тому, что ее называют «мисс Делакруа». Ее агент, Марсель Ламбер, был тем самым человеком, с чьей подачи она изменила имя. «Сара Халеви звучит слишком... короче, ты понимаешь, что я хочу сказать. Только не настаивай, чтобы я произнес это во всеуслышание. Это глупо, вульгарно, но таковы законы мира моды». Подчас, когда ее называли этим французским именем, у нее на коже выступали мурашки. Когда она узнала, что произошло с ее дедушкой и бабушкой во времена оккупации, какое-то время ее снедало чувство ненависти и подозрительности по отношению к французам. Когда она видела на улице пожилого мужчину, то невольно задавалась вопросом, не был ли он охранником в одном из центров «временного содержания евреев» в годы войны, не служил ли в жандармах, помогавших немцам преследовать евреев. Кто знает, вдруг этот человек был тем самым чиновником, который ставил печати под смертными приговорами? Или просто молча наблюдал за происходящим и ничего не делал? Иногда она испытывала удовлетворение при мысли о том, что ей удалось обмануть мир французской моды. Она представляла себе, сколь бурной была бы реакция всех этих самодовольных людей, узнай они только, что знаменитая французская модель Жаклин Делакруа является на деле еврейкой, чьи родственники были умерщвлены в газовой камере концентрационного лагеря Собибор. В определенном смысле Жаклин, олицетворяя собой красоту и женственность Франции, мстила этой стране за то, что она не смогла защитить людей, принадлежавших к ее народу.

Еще раз оглядев себя в зеркале, она приоткрыла пухлые губы, опустила подбородок к груди и блеснула угольно-черными глазами.

Теперь она была готова.

* * *