Мастер волшебного слова (СИ)

- Не позволишь ли нам, успокоиться? - спросило то самое, разговорчивое, ведро, - мы уж семь котлов наполнили: для конька, для царя и для дурака, для барана, для ларца на дубе, для зелья и для ягишниного обеда. Во все миски, кадушки и черпаки, даже в ступу Никитичной налили.... Некуда больше воду наливать, смилуйся! И, без того, нам за ступу влетит со всей строгостью!

Евшиков позволил им успокоиться. Для этого хватило невнятного мычания, растерянного пожимания плечами и разведения рук в разные стороны. Тут, в ключе горючем, произошло очередное самовозгорание, которое сопровождалось звучным хлопком и выбросом длинного языка пламени. Евшиков вздрогнул и пришёл в себя. Постоял ещё минуту, почёсывая в затылке, потом нагнулся, подошёл к ключу кипучему и начал набирать воду. Багатур молча покрутил пальцем у виска и, сорвавшись с места, стремительно припустил по тропинке в сторону избушки. "Крути - не крути, за водой послан, значит, с водой и придти должен", - думал Евшиков, вспоминая жест багатура, что, кстати, было очень неприятно, - "а Булат жаловаться побежал, гадёныш...надаю, всё-таки, ему ведром по маковке...".

Так размышляя, пришёл он к избушке. Там было шумно. На пороге безостановочно орала Никитична, потрясая над головой подмоченной ступой, под окнами трубно рыдала Петровна, орошая слезами упавшие поганки, а в кустах, возле поленницы, размазывая по лицу слёзы, дико визжал багатур.

- Разве Булатка виноват, что Евшик слова такие знает? - верещал он, перекрикивая обеих Ягишен, - как можно багатура крапивой по голому седалищу хлестать?! Ты, Никитична, очень, очень дурной старуха!

- Вот, ещё воды принёс, - сказал Евшиков, - куда поставить?

Во дворе сразу наступила тишина.

- А ты, дурень, не знаешь, где вёдра стоят, - ответила, меряя его огненным взглядом, Ягишна Никитична, - ставь, где положено и в сарай под замок! За ступу ответишь!

- А обед? - жалобно спросил Евшиков.

Никитична в ответ только фыркнула и показала ему дулю. В кустах угрожающе зашипел багатур. Евшиков вспомнил укушенную макушку, поставил вёдра на землю и быстро побежал в указанном направлении. Сараем назывался большой трёхэтажный дом, сложенный из огромных брёвен, с массивными железными дверями. Двери распахнулись перед ним сами и, захлопываясь, поддали ниже спины. "У, железяки тупорылые", - выругался про себя Евшиков. Про себя. Потому что в прошлый раз он подумал это вслух, вследствие чего выходить пришлось с крыши, посредством ступы Никитичны.

В горьком одиночестве сидел он на душистом сене и слушал свой голодный желудок. Вечерело. От избушки тянуло ужином. Вредные старухи явно задались целью довести Евшикова до отчаяния, распространяя по округе ошеломительные запахи, но, не дав ему даже корочки хлеба.

- Я же есть хочу! Пусть неуч, но живой же! Хлеба сироте дайте!!!

В последнем восклицании заключалась горькая правда: кроме своей фамилии Евшиков о себе больше ничего не помнил. Ни имени своего, ни возраста, ни чем раньше занят был. А вот, как Кощей его за руку к Ягишнам привёл, помнил. Помнил, как Ягишны его отмывали в большом деревянном корыте, а Булат-багатур, злобно шипя, брил ему лицо и голову кривым кинжалом. Кощей долго о чём-то говорил с Никитичной, та энергично кивала и упорно показывала рукой на ключ колючий. Кощей явно был против. Петровна, наоборот, потерянно жалась к крыльцу и участия в разговоре не принимала. Воспоминания испортил образ перекошенной физиономии багатура, который явно хотел убить Евшикова на месте без суда и следствия. Очнувшись, движимый желанием поужинать, Евшиков с силой пнул деревянную стену сарая рядом с воротами. Сами ворота он пинать опасался. Ворота оскалились в гнусной улыбке и, многообещающе поигрывая засовом, вкрадчиво поинтересовались:

- Кушать, поди, хочешь?

- Хочу, - с надеждой в голосе ответил Евшиков, - отпустите?

- Диета - лучшее средство для просветления ума! - ворота явно смаковали ситуацию, - ты есть арестованный, так что, наслаждайся предоставленной возможностью!

- Плохие вы, - ответил арестант, понуро ковыряя пальцем стену, - недобрые. Железные...

- Не без того, - отозвалась правая дверь, - мы никого и не обманывали. Мы - честные!

- А ты обыщи сарай, - посоветовала левая дверь, - может, найдёшь корочку хлеба или горстку муки!

И обе двери зашлись в довольном звякающем смехе.

Евшиков повернулся и пошёл вглубь сарая. Его душила обида. Из глаз капали слёзы.

- Неуч плачет, - веселились ему вслед ворота, - неуч не знает отворяющего слова! Нет слова - нет ужина, нет слова - есть сарай!

- А пошли вы!

Наступила настороженная тишина. Евшиков вздохнул - его посетило чувство, что он действительно не помнит какое-то важное слово. Он пожал плечами и пошёл дальше. У него за спиной раздался железный вздох облегчения.