- Не понимаю, почему Моргол не могла ничего увидеть в сознании Ома. Я не знаю, откуда он родом; возможно, он, как и Руд, родился с колдовской силой в крови... Мне ни разу не пришло в голову спросить его - кто он и откуда. Он был просто Мастером Омом, и казалось, что он всегда жил в Кэйтнарде. Если бы Эл сказала ему, что она приняла его за Гистеслухлома, он, наверное, рассмеялся бы... Вот только я ни разу не видел, как он смеется. Падение Лунголда случилось так давно, с тех пор все волшебники притихли, словно вымерли, - и вспоминают люди о них все реже и реже... Вероятно, ни один из них не выжил.
Голос Моргона замер. Он повернулся на бок и закрыл глаза. Чуть позже он услышал, как Дет начал тихонько наигрывать на арфе, и под эти усыпляющие нежные звуки Моргон уснул.
Проснулся он от пения иного арфиста. Звуки инструмента окутывали его, точно сеть, неспешные глубокие аккорды попадали в такт замедленному биению его сердца, быстрые, неистовые, высокие пассажи врывались в ткань его мыслей, точно крошечные, чем-то или кем-то встревоженные птички.
Моргон попытался пошевелиться, но что-то с силой давило ему на руки и грудь. Он раскрыл рот, чтобы позвать Дета, - звук, вырвавшийся из горла, снова был похож на карканье черной вороны.
Моргон открыл глаза и понял, что ему только приснилось, будто он их открывает. Моргон сделал вторую попытку - и не увидел ничего, кроме темноты. Ужас объял его, поднялся к самому горлу, превращая мерещившихся ему птиц в тяжелый горячий кошмар.
Он изо всех сил пытался очнуться, словно выплывая из тяжелых, глубоких сгустков тьмы и сна, и наконец услышал голос арфиста и увидел сквозь ресницы слабое свечение угольков.
Голос певца был хрипловатым, но глубоким, и, слово за словом, он связывался с кошмарным сном Моргона.
- Увядает твой голос, как Корни земли твоей вянут, Замедлились сердца удары, Кровь не спешит, как воды Рек на Хеде. Спутались мысли твои, Как длинные желтые лозы . Сохнут, скрипят под ногами. Жизнь увядает твоя, Как поздняя рожь увядает...
Моргон открыл глаза. Темнота и красные угасающие угли вихрем закружились вокруг него, потом темнота, точно морской отлив, отхлынула от его глаз, и ему показалось, что светящиеся угли - далеко-далеко, что они совсем крошечные. И под мелодию арфиста в колодце ночи он увидел Хед, плавающий в море, словно разбитый корабль; он услышал, как виноградные листья сухо перешептываются, почувствовал, как замедляют свое течение реки, высыхают их русла и дно их трескается.
Моргон беспомощно застонал - и наконец увидел музыканта, сидящего у очага, арфа его была сделана из костей неведомых животных и отполированных ракушек, лицо же терялось в тени. При звуке голоса Моргона арфист чуть повернулся, и на затемненное лицо его упал золотой отсвет угасающего очага.
- Суши, пыль, суши землю, Твою, землеправитель, Владетель умирания. Иссушаются поля Тела твоего, и стонут ветры Последнего слова твоего в пустыне Хеда.
Отлив, казалось, унес живительные речные воды, обнажив бесплодную, потрескавшуюся землю, голые берега, оставив за собой только пустыню, пески, усыпанные ракушками, опустошив Хед, унес саму жизнь и исчез где-то на черных окраинах мира.
Моргон громко закричал, вкладывая все свои последние силы в этот крик ужаса, который был не словом, но вороньим карканьем на фоне заунывной песни арфиста. И карканье это заставило его прийти в себя, как будто его тело, погруженное во мрак, вырвалось из тьмы и обрело жизнь. Он вскочил, так дрожа от слабости, что тут же споткнулся, запутавшись в своем длинном одеянии, и упал рядом с очагом. Прежде чем подняться, он схватил горсть горячей золы и швырнул в арфиста. Тот, засмеявшись, встал. Глаза его в слабом освещении были белесыми, с золотыми крапинками. Арфист засмеялся и ударил Моргона в подбородок. Голова князя Хеда дернулась назад, он упал на колени к ногам таинственного музыканта, задыхаясь, почти ничего не видя от боли, - комната кружилась перед его глазами. Арфа, на которой играл незнакомый арфист, просвистев мимо головы Моргона, когда он качнулся в сторону, разбилась на куски о его плечо.
Моргон закричал от острой боли, пронзившей ключицу. Сквозь туман в глазах он разглядел Лиру, которая стояла в дверях все так же неподвижно, повернувшись к нему спиной, - стояла так, словно он спал беспробудным сном. Боль и гаев вернули ему способность мыслить. Все ещё стоя на коленях, он бросился на арфиста, выставив вперед здоровое плечо, ударил его так сильно, что он потерял равновесие, покачнулся и упал на тяжелые подушки. Затем, схватив попавшуюся ему под руку арфу Дета, Моргон швырнул её в страшного музыканта. Струны лопнули, расплескивая звуки, и Моргону послышался непроизвольный вскрик.
Моргон бросился на арфиста. Неизвестный музыкант боролся с ним, пытаясь вырваться. При слабом свете, падавшем из зала через приоткрытую дверь, Моргон видел, как кровь струится по его лицу. Сотворенный будто из воздуха нож полетел в Моргона, он в отчаянии поймал арфиста за руку, но вторая рука музыканта словно клещами впилась в его раненое плечо.