Мастера авангарда

Какое-то время Кандинский пробовал силы в прикладном искусстве, делал украшения, керамику и мебельную фурнитуру. В 1902 году он стал организатором группы «Фаланга», работавшей в стиле модерн. Кандинский вел пейзажный класс. Это художественное объединение просуществовало два года и успело провести двенадцать выставок, где экспонировались работы П. Беренса, Г. Христиансена и прочих художников Дармштадской колонии. Кандинский создавал работы в духе мирискусников, с галантными кавалерами и дамами в кринолинах. Каждый год художник бывал в России; его работы постоянно украшали выставки. Он стал популярным.

В 1904–1908 годах Кандинский совершил путешествие по Европе и Северной Африке. Некоторое время он жил в селении Мурнау в Баварских Альпах. Художник создает ряд пейзажей в духе фовизма. Горы, озера и реки Мурнау показаны крупными цветовыми пятнами, ограниченными четкими контурами. Уже в этих работах предметность начинает растворяться в пластике живописи.

Вскоре Кандинский совершенно отказался от сюжетности предметной живописи. Он стремился выразить внутреннее состояние и динамику рождающегося XX столетия. Переворот в сознании художника вызвало научное открытие о разложении атома. Кандинский писал: «Оно отозвалось во мне подобно внезапному разрушению всего мира. Внезапно рухнули толстые своды. Все стало неверным, шатким и мягким. Я бы не удивился, если бы камень поднялся в воздух и растворился в нем. Наука казалась мне уничтоженной: ее главнейшая основа была только заблуждением, ошибкой ученых… на ощупь искавших истину, в слепоте своей принимавших один предмет за другой».

После отказа от конкретного предметного мышления мастер отрекся от материализма и обратился к идеализму с его приматом духовного над физическим. Кандинский заявлял, что цель живописи видит в избавлении человека «от кошмара материалистических воззрений, сделавших из жизни Вселенной злую, бесцельную шутку». Таким образом художник становится пророком с высочайшей духовной миссией.

В. Кандинский. «Казаки», 1910–1911 годы

В. Кандинский. Эскиз обложки альманаха «Синий всадник», 1911 год

Искусствоведы полагают, что Кандинский испытал сильное влияние немецкого символизма, а также немецкой философии А. Шопенгауэра и Ф. Ницше, что послужило основанием для постепенного перехода художника к абстрактному искусству.

Например, в творчестве Кандинского несомненна связь с иконой. В конце 1900-х годов художник увлекался баварской иконой на стекле, однако воздействие русской средневековой иконографии являлось не менее, а может быть, даже более значительным. Дух сурового напряжения и просветления многие годы не покидал художника. В качестве основы огромного количества его композиций, в том числе шестой и седьмой, использованы сюжеты Ветхого и Нового Завета. По мере развития замысла эти сюжеты могли изменяться до полной неузнаваемости, но образный смысл их в полной мере отвечал духу Священного Писания. Сам Кандинский признавал, что решающее воздействие на формирование его стиля оказали русские иконы: «Никакую живопись я не ценю так высоко, как наши иконы. Лучшее, чему я научился, научился я от наших икон…»

У художника многократно повторяется образ Георгия Победоносца. Если сравнить «Георгия III» (1911) и новгородскую икону «Чудо Георгия о змие» (XV век), то можно увидеть полные аналогии и в самой фигуре святого, в его плаще, развевающемся на ветру, и в повороте головы лошади, и в развороте Георгия, поражающего дракона уже за спиной коня.

Подобное же заимствование просматривается в картине на стекле «Все святые II». Здесь воспроизведен мотив огненного восхождения на небо Ильи-пророка, с темными силуэтами лошадей, с фигурой пророка, раскинувшего руки, с так называемым облаком вокруг колесницы, традиционным для русской иконографии.

В. Кандинский. Эскиз 1 для «Композиции № 4», 1913 год

В композициях «Страшный суд» и «Все святые» часто встречается еще один мотив – Москвы – Третьего Рима. Исследователь Вил Громан, проанализировав «Импровизацию № 8», пришел к выводу, что в верхней части холста показан «русский город с церквями, Кремль, или Новый Иерусалим». Кандинский преклонялся перед Москвой и часто изображал ее на своих работах, однако символический смысл стал зарождаться лишь на переломе 1900–1910-х годов. Собственно, к нему подвели пейзажи Кандинского с видами Мурнау, где архитектура деформируется под воздействием уплотненного или преобразованного пространства, где немецкая колокольня становится похожей на Ивана Великого. Символизмом иконописи пронизаны полотна «Рай», «Купола», «Импровизация № 8» и «Импровизация № 9». Эта тема развивается до 1913 года, где в «Маленьких радостях» облик Небесного града начинает размываться волнами беспредметности.