Мастера авангарда

В 1927 году, когда институт был разогнан, Малевичу разрешили заграничную командировку в Варшаву и Берлин, где он оставил часть картин и архив. Он побывал в «Баухаузе» в Дессау, много общался с западными представителями авангарда – Вальтером Гропиусом, Пайпером и Ласло Мохой-Надем. Художник мечтал отснять кинофильм, посвященный супрематизму. Едва Малевич вернулся на родину, как его арестовали. Несколько недель он провел в тюрьме и был выпущен в результате заступничества его старинного друга Кирилла Ивановича Шутко.

Постсупрематическая живопись Малевича характеризуется безликостью изображенных в композициях персонажей. После 1927 года художник пишет вместо голов и лиц красные, черные или белые овалы, что дает зарубежным искусствоведам повод говорить о том, что Малевич хотел изобразить обезличенных членов советского общества. Удивительно, но от этих безликих персонажей веет подлинным драматизмом и в то же время неким героизмом. Примером подобных работ служит «Крестьянин в поле» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург), где ритмичность геометрически правильных линий создает атмосферу оцепенения. Гротескная и откровенно условная фигура крестьянина несет на себе печать трагизма, руки персонажа бессильно опущены, на лице застыло выражение беспомощного недоумения. И это неудивительно, если принять во внимание временной контекст, когда по всей стране происходило методичное истребление поэтичной деревенской жизни, которую так любил Малевич.

К. Малевич. «Спортсмены», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Еще более трагична «Крестьянка» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург). Голова, руки и ноги героини закрашены черным траурным цветом, что придает персонажу значение не только скорбное, но и глубоко символическое. Небо написано грозными диагональными ритмами, словно подчиняющими себе изображенную на полотне фигуру, которая прислушивается к чему-то невидимому, быть может, безрадостному зову собственной судьбы.

К. Малевич. «Сложное предчувствие», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

К. Малевич. «Красная конница», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

В постсупрематический период Малевич разрабатывает взаимоотношения половин, составляющих единое целое. Эти эксперименты нашли свое отражение в «Торсах» и женских «Портретах». Здесь, как правило, фигура делится на две части вертикальной линией, что в результате воспроизводит удивительный живописный контрапункт. Части строго уравновешены при непременной контрастной двусоставности, и этот пластический канон, созданный художником, поистине блистателен. Так, «Женский торс» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) является в своем роде совершенным воплощением новой живописной концепции. О периоде «белого супрематизма» напоминает белая половина фигуры, еле различимая на белом фоне. Невесомость этой половины замечательно уравновешивает яркая и плотная вторая часть. Монументальными представляются фигуры «Спортсменов» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург), где четыре персонажа являются, по сути, вариациями одной и той же двухчастной фигуры. Ритмы и композиция произведения созданы под впечатлением традиционной иконографии «Четырех святителей», как будто Малевич хотел переложить на язык геометризированной живописи древнерусские каноны. Эта картина производит впечатление почти апокалиптическое, поскольку фигуры спортсменов поразительно напоминают мишени для выстрелов.

Однако самым трагичным представляется полотно «Красная конница» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург). При взгляде на него вспоминаются строки мастера из его книги «Искусство»: «Одни вожди звали к духовной жизни, другие – к материальным благам. Так, уверовавшие люди двинулись в путь, сначала медленным путем, потом при содействии науки, развившей технику передвижения, пошли скорее, потом бежали, а теперь едут и летят в надежде скорее достигнуть благой земли. Прошли десятки тысяч лет, когда человек встал, поднялся и побежал, бежит, бежит и до сих пор… А желанного блага нет и нет, мало того, все знамена в пути своем меняются, как верстовые столбы, на которых написаны и версты, и исчислено время достижения благого постоялого двора, а оказывается, что за постоялым двором вновь идут столбы, обещающие хорошие гостиницы… Движение человеческое в надежде получить благо напоминает собой тех безумных людей, которые, увидев горизонт, бросились туда, ибо полагали найти край земли, позабыв, что все они стоят на горизонте и бежать никуда не нужно».