Мастера детектива. Выпуск 1

Что это, обман зрения? Мегрэ показалось, что Зебио взглядом указывает ему на кого–то. Мегрэ поискал глазами, и его как будто кольнуло: он увидел Освальда Дж. Кларка, танцевавшего с гувернанткой своего сына Эллен Дерромен.

Они, казалось, ничего и никого не замечали вокруг. Оба были в угаре любовной страсти. Оба двигались плавно, с застывшей на губах томной улыбкой, и, по–видимому, чувствовали себя единственной парой в этом дансинге, единственной в целом мире, и когда музыка кончилась, они еще мгновение стояли неподвижно, прежде чем направиться к своему столику.

Мегрэ заметил тогда на лацкане элегантного смокинга мистера Кларка узенькую полоску крепа — таким образом вдовец носил траур по покойной жене.

Мегрэ стиснул в кармане пиджака письмо Мими. Как ему хотелось…

Но ведь следователь запретил ему допрашивать Кларка, — этот американец слишком важная персона для объяснений с каким–то полицейским…

За танго следовал slow. Кружка пенистого пива проплыла в обратном направлении по тому пути, который проделал талон, посланный метрдотелем. Влюбленная пара снова заскользила в танце.

Тогда Мегрэ встал и, позабыв заплатить за пиво, большими шагами направился в холл.

— В двести третьем есть кто–нибудь? — спросил он у швейцара.

— Кажется, только бонна с ребенком… Но… Если разрешите, я сейчас позвоню по телефону…

— Нет, нет… Не надо… Прошу вас…

— Лифт налево, господин комиссар.

Запоздалое уведомление: Мегрэ уже поднимался по лестнице и медленно, с ворчаньем, одолевал ступеньку за ступенькой.

Глава 7 Вечер неизменного вопроса: «Что он говорит?»

Некая мысль промелькнула в мозгу Мегрэ. Но он тотчас забыл о ней. Он уже поднялся на третий этаж и на минутку остановился, чтобы отдышаться. На лестнице ему встретился официант с подносом в руках и стремглав бежавший рассыльный с пачкой иностранных газет под мышкой.

На его глазах нарядные дамы входили в кабинку лифта — вероятно, они спускались в дансинг пить чай под музыку или танцевать. В воздухе разливались ароматы дорогих духов.

«Тут все на своих местах, — сказал мысленно Мегрэ, — одни на задворках, другие в гостиных и в ресторане. С одной стороны, клиенты, с другой, — прислуга…»

Мысль свою он выразил не совсем точно. Чего там! Вокруг него каждый действительно был на своем месте, делал то, что ему полагалось делать. Было нормально, например, что богатая иностранка пьет чай, покуривает сигаретки, а потом едет к портному на примерку. Нормально, что официант несет на подносе посуду, что горничная стелет постель, что лифтер нажимает кнопки подъемника.

Словом, каждый, пока он здесь, занимает какое–то положение, определенное для него раз и навсегда.

А вот если бы у него, Мегрэ, спросили, что он тут делает, как бы он ответил?

«Стараюсь, чтобы человека засадили в тюрьму, а может быть, даже отрубили ему голову…»

Что за чепуха! Сумятица в мыслях, вызванная, вероятно, слишком уж кричащей, наглой роскошью, царившей вокруг, этой атмосферой дансинга…

209… 207… 205… 203… Мегрэ секунду помедлил и постучался. Наклонившись к двери, он услышал детский голосок, что–то произнесший по–английски, потом донесшийся издали женский голос, по–видимому, предлагавший посетителю войти.

Он быстро прошел через маленькую переднюю и очутился в гостиной с тремя окнами, выходившими на Елисейские поля. Около одного из окон сидела за шитьем пожилая женщина, одетая в белый халат, как больничная сиделка. Это была бонна Гертруда Бормс, которая в очках казалась еще суровее, чем обычно.

Но Мегрэ интересовала совсем не она. Он внимательно смотрел на ее питомца, мальчугана лет шести в штанишках для гольфа и в свитере, обтягивавшем его худенькую грудь. Мальчик сидел на ковре среди раскиданных вокруг игрушек, в числе которых были большой заводной пароход и автомобили, в точности имитирующие лимузины различных марок. В минуту вторжения Мегрэ маленький американец держал на коленях книжку с картинками и с интересом перелистывал ее; рассеянно взглянув на посетителя, он снова склонил голову над страницей.

Описывая эту сцену своей жене, Мегрэ передавал ее приблизительно так: