По выражению лица девушки, по ее внезапному оцепенению Гримстер догадался, что слово ей знакомо, оно пробудило что–то в ее памяти. Но через секунду Лили пришла в себя и как ни в чем не бывало потянулась к кофейнику.
— У меня нет второй чашки, а то я бы и вам налила, Джонни. — Она вдруг рассмеялась. — Знаете, что на вашем месте сделал бы Гарри? Он бы опорожнил сахарницу и стал пить кофе из нее.
— Я бы сделал то же, — улыбнулся Гримстер, — если бы захотел кофе. Но я редко пью его по утрам. Предпочитаю чай. Слово «королек» вам что–нибудь говорит?
Лили повернулась к нему с легким удивлением:
— Ничего. Разве я должна его знать?
— Может быть. Но мне только что показалось, будто оно вам знакомо. Вас выдало лицо.
— Боже мой, — засмеялась девушка, — от вас ничего не скроешь. Не хотела бы я совершить что–нибудь ужасное, а потом оказаться у вас на допросе. Впрочем, это наша работа. Вас этому учили.
Гримстер тихо спросил:
— Что говорит вам это слово? Ваш ответ может многое прояснить.
Подчеркивая, что вопрос важный, Гримстер рассчитывал заинтриговать Лили. Так и случилось.
— Оно меня заворожило, но только на миг. Я, кажется, что–то вспомнила. Что–то о Гарри… Но, даже если бы вы пообещали немедленно сделать меня герцогиней, я все равно ничего бы не смогла сказать. Мысль уже вертелась на языке, но ушла. Честно. Я бы рассказала вам все. Вы же знаете, Джонни.
— Уверен в этом.
Гримстер подошел к окну. У реки высоко над деревьями в восходящих потоках кружили два канюка. На дальнем зеленом поле стояли ярко–рыжие коровы, отчего пейзаж напоминал детский рисунок. Бирюзовые стрекозы порхали над прудом в саду, через полуоткрытое окно донесся гудок проходящего по долине поезда в Эксетер. Сейчас где–то в Йоркшире мать Гримстера, наверное, положила на стол раскрытую Библию и ищет очки, готовясь к утренней молитве. Грех, приведший к рождению Гримстера, до сих пор не дает ей покоя, хотя ощущение вины притупилось. Мать смирилась с ним и в глубине души была ему рада: было за что просить у Бога прощения. Неожиданно пришедшая мысль о том, как много человеческих жизней, в том числе и его жизнь, разбито и искалечено, наполнила Гримстера стремлением к чему–то неосознанному, скоротечному и неразвившемуся, похожему на смутный отклик Лили на слово «королек».
Не глядя на нее, он произнес:
— Как бы там ни было, мы сделали большой шаг вперед. Установили, что в ту пятницу вы с Гарри куда–то все–таки ездили. А ответ на вопрос куда и зачем, спрятан в вашей памяти. Как его найти?
— Не знаю, удастся ли это вам. Такое было под силу только Гарри. А он уже кормит червей.
Гримстер отвернулся от окна, изумленный последними словами. Лили закуривала: щелкнула зажигалкой, поднесла пламя к сигарете.
— Не ожидал услышать от вас такое, — сказал Гримстер.
— Что? А, про червей?
— Да.
— Можете возмутиться. — Лили рассмеялась. — Впрочем, не стоит. Гарри умер. Поменяйся мы местами, он бы сказал то же самое обо мне. Но его нет, а я молода. Прошлым не проживешь. Он мне нравился, да, я любила его, но нужно пересилить все это и без ханжества подумать о себе. Он кормит червей, а я еще способна ловить на них рыбу. Гарри бы, конечно, со мной согласился. — Лили глубоко затянулась и продолжила тем же тоном: — Он был моим первым мужчиной в смысле секса и прочего. Мне все это нравилось, как нравился и он сам. Теперь его нет, но это совсем не значит, что я не хочу испытать то же самое вновь. Это было бы неестественно и лицемерно, правда?
— Да, пожалуй. — Услышав такое откровение, Гримстер понял, что его отношения с Лили изменились, превратились из деловых в личные. И хотя как мужчина Гримстер не желал их перемены, с профессиональной точки зрения он не был против, коль скоро все это могло помочь в работе.
— Никаких «пожалуй». Но это не значит…
— Вернемся к пятнице, Лили. У вас в сознании что–то накрепко заперто, но вы не вправе считать, что Гарри унес ключ в могилу. Нужно только снова ввести вас в состояние гипнотического транса и тогда спросить, что вы делали в тот день.
— Так просто?
— Не скажу, что просто, но вполне возможно. Это по силам врачу–психиатру. Никакого волшебства здесь нет. Гипноз прекрасно изучен.
— Может быть, только не очень приятно… с посторонним, с незнакомцем. Впрочем, я не думаю, чтобы ему удалось меня загипнотизировать. И, конечно, врач, или как там вы его называете, здесь вообще не подходит.
— Почему?
— Со мной это получилось только у Гарри, да и то далеко не сразу. Он как–то сказал мне, что главное тут — полное доверие, желание отдать себя воле другого. И еще: то, что я должна рассказать, наверное, большая важная тайма. Не в наших интересах, чтобы я выболтала ее кому попало.