– Эдак вы скоро напрочь развалитесь, мистер Джефф, – вот все, что он сказал Сперва в тех окнах не было заметно никакого признака жизни. Но вскоре я увидел, как его голова вдруг откуда–то снизу вынырнула в окне гостиной, и понял, что мои предположения оправдались: он действительно провел там ночь на диване или в кресле. Теперь–то он непременно зайдет к ней узнать, как она себя чувствует, не лучше ли ей. Это было бы естественно. Насколько я мог судись, он не видел ее с позапрошлой ночи.
Но он поступил иначе. Одевшись, он пошел в противоположную сторону, на кухню, И, не присаживаясь, принялся там что–то с жадностью пожирать, хватая пищу обеими руками, вдруг он резко обернулся и поспешил туда, где, как я знал, находился вход в квартиру, словно до него донесся оттуда какой–то звук, может быть, звонок в дверь.
И верно – через секунду он вернулся обратно с двумя мужчинами в кожаных передниках – носильщиками из транспортного агентства. Я видел, как они поволокли черный клин туда, откуда только что явились. Сам он, однако, не остался безучастным зрителем. Перебегая с места на место, он прямо–таки нависал над ними, – видно, очень уж ему хотелось, чтобы все было сделано наилучшим образом.
Вскоре он появился уже один и провел рукой по лбу, будто именно он вспотел от физических усилий, а не они.
Итак, он заранее отправлял ее сундук туда, куда она уезжала. Вот и все.
Он, как это уже раз было, потянулся куда–то вверх к стене и что–то достал. И проглотил рюмку. Другую. Третью. «Но ведь теперь–то он не паковал сундук, – в некотором замешательстве подумал я. – Сундук уже с прошлой ночи стоял готовый к отправке. При чем же здесь тяжелая работа?
Почему он вспотел, почему его вдруг потянуло на спиртное?»
Наконец он все–таки зашел к ней в комнату. Я видел, как он прошествовал через гостиную и исчез в спальне. Впервые за все это время там поднялась штора. Повернув голову, он огляделся. Причем, даже оттуда, где я сидел, можно было догадаться, куда он смотрит. Его взгляд не был устремлен в одну точку, как в том случае, когда смотрят на человека, а скользил по сторонам и сверху вниз, как это бывает, когда осматривают… пустую комнату.
Он шагнул назад, слегка наклонился, взмахнул руками, и на спинке кровати повис матрас с постельным бельем. Тут же за ним последовал второй.
Ее там не было.
Есть такое выражение – «замедленная реакция». В тот миг я понял, что это значит. В течение двух дней, точно летающее насекомое, выбирающее место для посадки, в моем мозгу кружилось и порхало какое–то смутное беспокойство, интуитивное подозрение – уж не знаю, как выразиться поточнее. И неоднократно, именно в ту минуту, когда это неуловимое нечто готово было приостановить свой полет и обосноваться наконец в одной определенной точке моего сознания, достаточно было какого–нибудь незначительного события, незначительного, но вместе с тем как бы доказывающего обратное – вроде поднятия штор после того, как они неестественно долго оставались опущенными, – чтобы спугнуть это нечто, вновь обрекая на бесцельное парение и тем самым лишая меня возможности распознать его сущность.
Уже давно в моем сознании наметилось место соприкосновения с ускользающей мыслью. И почему–то именно теперь, едва он перекинул через спинки кроватей пустые матрасы – щелк! – и в мгновение ока все слилось воедино. А в точке этого соприкосновения выросла или, если вам угодно, расцвела уверенность в том, что там было совершено убийство.
Иными словами, мое мышление изрядно отставало от подсознания. Замедленная реакция. А теперь одно догнало другое. И в миг их слияния молнией сверкнула мысль: он что–то с ней сделал!
«Опустив глаза, я увидел, что мои пальцы, комкая ткань брюк, судорожно вцепились в коленку. Я с усилием разнял их.
«Погоди минутку, не спеши, поосторожнее, – стараясь взять себя в руки, сказал я себе. – Ты же ничего не видел.
Ничего не знаешь. У тебя есть только одна–единственная улика – то, что ты ее больше там не видишь».
У двери кладовой, внимательно разглядывая меня, стоял Сэм.
– Так ни кусочка и не съели. Да и лицо у вас белое, что твоя простыня, – с осуждением произнес он.
Я это чувствовал сам. Кожу на лице слегка покалывало, как это бывает, когда вдруг нарушается кровообращение.
И я сказал, впрочем, больше для того, чтобы избавиться от него и получить возможность все спокойно обдумать:
– Сэм, какой адрес того дома? Посмотри вон туда, только не очень высовывайся.
– Он вроде бы на Бенедикт–авеню.
– Это я и сам знаю. Сбегай–ка за угол и посмотри.
– А зачем это вам понадобилось? – спросил он, уходя.
– Не твое дело, – беззлобно, однако достаточно твердо сказал я, чтобы предупредить дальнейшие расспросы. Когда он уже закрывал за собой дверь, я бросил ему вслед:
– Войди в подъезд и попробуй выяснить, кто живет на четвертом этаже в квартире, которая выходит окнами во двор. Да смотри не ошибись. И постарайся, чтобы тебя не застукали.