Мастера детектива. Выпуск 4

Мы вошли в дверь, на которой висела табличка с надписью: «Заведующий отделением». Я осторожно уложил фрёкен Лунде на кушетку.

Брат достал из письменного стола стетоскоп. Расстегнув старомодное манто и странного покроя блузку на маленькой фрёкен Лунде, он стал слушать ее сердце.

В этот момент вошел Карл–Юрген.

— Я поругался с ночной сестрой, — сказал он. — Мне пришлось предъявить документы. Что случилось?

— Этого я пока еще не знаю, — сказал Кристиан. — Позови сюда ночную сестру!

Карл–Юрген вышел из кабинета.

— Кристиан, она умирает?

— Не думаю. Но она очень слаба.

В дверях показалась ночная сестра вместе с Карлом–Юргеном.

— Помогите мне, сестра.

Та не стала задавать вопросов. Осторожно приподняв фрёкен Лунде, она сняла с нее блузку. Кристиан стоял с ваткой и шприцем наготове. Он протер худенькое предплечье и сделал укол.

— Что ты ей впрыснул, Кристиан?

— Адреналин. Он стимулирует сердечную деятельность.

Мы стали ждать.

Кристиан стоял, не отнимая руки от тоненького запястья. Затем он снова достал стетоскоп. Ночная сестра слегка опустила изголовье, и голова маленькой фрёкен Лунде откинулась назад.

— Сестра, на вынос!

Я содрогнулся. Вынос… тела? Но я не смел ни о чем спрашивать. Сестра вернулась почти мгновенно с носилками. Кристиан осторожно переложил на них фрёкен Лунде.

— Подождите меня здесь. Я должен доставить ее в хирургическое отделение. Надо обработать ее лоб.

Я по–прежнему не решался ни о чем спрашивать. Карл–Юрген тоже не произнес ни слова. Кристиан, ночная сестра и носилки с фрёкен Лунде исчезли за дверью. Только тогда Карл–Юрген встрепенулся.

— Что случилось, Мартин? Зачем ты меня вызвал? И кто эта маленькая дама?

В голове у меня была какая–то странная пустота. Но все же, как мог, я рассказал ему о странном обеде, на котором мне пришлось побывать сегодня.

— И потом ты пошел на кладбище Вэстре?

Тогда я рассказал ему о надписи, высеченной на надгробном камне. Но Карл–Юрген нисколько не удивился. Он и прежде был равнодушен к поэзии.

— Стало быть, вот зачем ты пошел на кладбище, Мартин. Чтобы увидеть эту надпись. Так поздно?

— Надпись — это и есть самое важное, Карл–Юрген.

— Настолько важное, что ты не мог потерпеть до завтра?

У меня не было ни времени, ни сил объяснять ему, какая зловещая атмосфера царила во время обеда в том мрачном доме на Холменколлосене.

— Да, Карл–Юрген, настолько. Ты же сам теперь видишь, что это было очень важно.

— Как ты проник на кладбище?

— Я перелез через ограду там, где начинается территория со скульптурами Вигелана.

— Ворота были заперты?

— Да.

— И ты нашел ее у могилы? Она споткнулась и ударилась о камень?

— Послушай, Карл–Юрген! Она не споткнулась. У меня сейчас нет времени вдаваться в детали. Но ее сбили с ног ударом сзади или, может, с силой толкнули на камень. Она лежала, скрючившись, у надгробия… А люди не падают скрючившись.

Карл–Юрген взглянул на меня своими светлыми глазами. Глазами, которые всегда видели человека насквозь, глазами, которые всегда улавливали, что важно, а что нет. Я тоже смотрел на него в упор.

И, как всегда, глаза его не ошиблись.

Он поднялся с кушетки, подошел к письменному столу Кристиана и снял телефонную трубку. Я сидел, глядя, как он набирает номер: 42–06–15. Уголовная полиция города Осло.

Карл–Юрген продиктовал в телефонную трубку свои приказания.

Я знал: не пройдет и десяти минут, как его люди оцепят все пространство вокруг высокого камня с маленьким мраморным голубем, забрызганным кровью. Вокруг высокого камня со странной надписью: «Травой ничто не скрыто». Снова я сидел и смотрел на часы, висевшие над дверью.

Казалось, проходит целая вечность всякий раз, прежде чем секундная стрелка завершит свой круг и минутная с громким сухим щелчком перескочит на следующее деление. Карл–Юрген тоже сидел и смотрел на часы. Вопросов он мне больше не задавал.

Но я не обольщался. Я знал, что он вытянет из меня все подробности этого страшного вечера, И я был готов помогать ему всем, чем только смогу. Человек, у которого хватило жестокости ударить маленькую фрёкен Лунде, не вызывал у меня сочувствия.

Признаться, я несколько недоумевал, отчего Карл–Юрген не уходит. Казалось, он должен поспешить на кладбище Вэстре. Очевидно, он полагался на своих людей. И все же… Я хорошо знал Карла–Юргена. Настолько хорошо, что не сомневался: посчитай он нужным быть сейчас на кладбище, никакая сила в мире не могла бы его остановить, Значит, что–то другое представлялось ему более важным. И кажется, я догадывался, почему он все еще здесь.

Карл–Юрген, как и прежде, сидел на кушетке, я на стуле. Так мы сидели вдвоем и смотрели на часы. Мы уже провели в кабинете Кристиана шестнадцать минут и одиннадцать секунд.

Как раз в это время брат вернулся.

Он был в белом халате, вместе с ним в комнату ворвался приторный запах операционной. Кристиан сел за свой письменный стол. Нам ни о чем не пришлось его спрашивать. Он достаточно хорошо знал нас обоих.