Мастера. Герань. Вильма

Быть может, она и сама немного верила в это. Так они вздыхали, охали и переругивались, а меж тем не забывали и утешать друг дружку. Они в этом очень нуждались. Да и впрямь: зачем думать о самом плохом?

5

Оказалось — уже полдень. Агнешка схватилась за голову. — Светы мои, да ведь обед! Зузка дома одна, поди, уж проснулась. Бедненькая, я ей даже ничего не сготовила.

— Ой, еще и этой крохе безвинно страдать! — Мать сочувственно качает головой, ломает руки, но тут же принимается утешать Агнешку. — Ничего, я тебе помогу! Идем домой! Увидишь, как быстро я все приготовлю. — Она обращается и к Вильме: — Пойдем, Вильмушка, пойдем с нами!

— Нет, я не могу.

— Это ж почему — не можешь? Все одно ничего делать не будешь.

— Надо. Мастер придет домой, наверняка есть захочет. Надо ему чего-нибудь приготовить.

— Вот вместе и приготовим, — предложила Агнешка. — Пойдем, Вильмушка! А потом домой возьмешь.

— Не пойду лучше. У меня и других дел полно. Белье и еще всякое другое. Надо и в сад заглянуть.

Она не пошла с ними. Но особо и не наработала. Весь день сновала по дому и поминутно выглядывала на улицу в надежде, что, может, все-таки, может, все-таки Имришко появится. Готовить ей и вправду не хотелось. А кому бы хотелось? И кто бы мог думать о еде? Только когда мастер должен был воротиться с работы, она сварганила что-то на скорую руку и даже как следует не распробовала.

Господи, что этот Имро наделал!

6

Мастер правда воротился с работы раньше обычного, и Вильма, завидев его у ворот, почти бегом припустилась к нему. Думала, верно, от него что-то узнать. А мастер от нее ждал того же. Но, встретившись взглядами, оба поняли, каковы дела: с утра ничего не изменилось.

Мастер ни о чем и не спрашивал. А Вильма — то ли потому, что успела разглядеть в глазах мастера вопрос, то ли, может, потому, чтоб снова ему не пришлось утешать ее, — нарочно заставила себя улыбнуться. — Не вернулся, — сказала она как бы походя. — И я о нем ничего не знаю.

И мастер, даже лба не наморщив, вошел в дом, послонялся по кухне, заглянул и в горницу, словно бы подыскивал для себя какое занятие. А потом, когда Вильма собрала ужин, уселся за стол и молча поел.

После ужина Вильма мыла посуду, а мастер, так и не найдя дела, продолжал сидеть за столом, задумчиво глядя под ноги — нынче Вильма забыла вытереть пол и даже не подмела, но и без того он был желтенький и чистый, — и постукивал пальцами то по правой ноге, то по столешнице, выпячивая при этом губы, словно еще засвистеть собирался; затем положил ногу на ногу, провел ладонью по лбу и поджал губы. — Ну что, Вильмушка? — спросил он. — Что делать-то будем?

Вильма поглядела на него, но ничего не сказала. Однако — возможно, лишь для того, чтобы мастер ее молчание дурно не истолковывал, — опять невзначай улыбнулась, и у глаз ее, и у рта собралось несколько мелких морщинок: — Не знаю. Я из-за этого… Я все еще не могу в это поверить.

Но мастер эту улыбку понял. И решил успокоить ее. — Не тревожься за него, Вильмушка! Имро не дурак, не маленький все же. Как бы там ни обернулось, он наверняка поостережется. Я за него не боюсь. Хоть сколько-то мы должны ему доверять.

— О господи, да я же ему доверяю, потому и несчастна. Ничего не могу с собой поделать, хотя он мне уже давно казался каким-то чудным. Правда, чудной он какой-то стал. Сколько раз, бывало, уйдет вечером из дому, а я и спросить боюсь, куда он идет. Язык не поворачивается — о некоторых вещах ведь и заикаться неловко! Иной раз и возьмет сомнение, да я нарочно не хотела ничего в дурную сторону истолковывать, смешно было бы. Не хотела его выслеживать. Я правда ему доверяла и теперь доверяю. Но он уже тогда, видать, что-то задумал. Я это заметила, а как не заметить, если он так изменился! Силы небесные, до чего меня это мучило! Правда, мучило, только говорить не хотела об этом.