Мастера и шедевры. т. I

Его серии эстампов «Капричос» и «Бедствия войны» до сих пор непревзойденны как гражданственная публицистика, доведенная до высочайшей степени метафоры обличения.

Сын Арагона Гойя — плоть от плоти народа. И он не изменял себе, когда писал фамильные портреты королей (он был первый, любимый художник двора). Можно удивляться лишь одному: до какой степени кретинизма доходили порфироносные Бурбоны, не понимая и одобряя обличающие, зловещие свои лики на полотнах Гойи. Но такова логика власти. Великолепна кисть Франсиско. Он сохранил навеки эту веселую и жуткую, ароматную и зловонную, божественную и чудовищную жизнь своей эпохи.

Зеркало палитры, острая, как шпага, кисть Гойи, прожившего жизнь, полную звона клинков, поцелуев, вздохов и трагической болезни, глухоты, сроднившей его с другим гением — Людвигом Ван Бетховеном.

Кстати, их лица похожи. Массивные, мужественные.

Гойя, как никто в его время, владел мастерством письма а-ля прима. Он обладал абсолютным чувством тона, цвета, композиции. Поэтому невероятная свежесть его полотен поражает и ныне.

Но в отличие от сырых, ненарисованных этюдов некоторых наших нынешних мастеров «картины-этюды» Гойи совершенны по терпкому, единственному его видению мира, стальной меткости кисти, каждый удар которой ложился в цель.

Готье писал:

«Один эскиз Гойи, четыре точки в темной глубине его акватинты скажут больше о нравах его страны, чем самые длинные ее описания».

Он феноменально раздвинул представление о мире фантазии, мечты, аллегории, метафоры.

Философия его на первый взгляд странных, а порою и жутких грез ныне необычайно актуальна.

Можно только удивляться, как наши современники, живущие в век эпохальных противоречий, борьбы вчера и завтра, пишут иногда статичные, без остроты работы.

Конечно, не все.

Но все-таки боевое, патриотическое искусство Гойи будто призывает нашу молодежь к культуре, к страстности, к гражданственности …

«Человечество околдовано неудержимым движением науки, и только искусство способно вернуть его к реальности» — эти на первый взгляд парадоксальные слова Бернарда Шоу несут в себе глубокий смысл. Не секрет, что с каждым годом все убыстряется пульс бытия. Век научно-технической революции невероятно ускорил динамику, темп некогда размеренного образа жизни.

И люди, завороженные этим круговоротом все нарастающего стремительного ритма XX века, то ли за отсутствием свободного времени, то ли из-за бесконечной доступности средств массовой информации, особенно телевидения, то ли из-за всевозрастающей урбанизации отодвигаются все дальше от природы — теряют ощущение причастности к миру прекрасного.

Они, как белка в колесе, все учащают и учащают свой бег во времени.

Прагматизм, суета в погоне за долларовой или иной фортуной все более разрушают духовный мир Запада.

Вот тут и проясняется скрытое значение слов мудрого английского писателя.

Роль искусства в наше время всеобъемлюща, если оно человечно.

Тогда оно возвращает человеку самого себя.

Восстанавливает утерянные связи с природой. Заставляет объемно и убедительно ощутить цельность, достоинство человеческой личности.

Это бесконечно наглядно, когда прикасаешься к творениям истинных композиторов, поэтов, писателей, художников.

«Красавица», созданная венецианским художником Пальма иль Веккио, — жемчужина итальянского Высокого Ренессанса.

Самое поразительное, что «Красавица» далеко не идеал красоты.

Придирчивый физиономист может заметить, что и нос у нее длинноват, да и черты лица мелки.

Но разве в этом суть шедевра?

Чудо в том, что все кажущиеся недостатки меркнут в общем очаровании совершенства пластики цвета, пропорций, композиции, в гармонии гуманизма, властвующей в картине.

Василий Суриков восторженно воскликнул о живописи Тициана и венецианских мастеров XVI века (к которым принадлежал и Пальма Веккио):

«… Эти старики ближе всех других понимают натуру».

«Красавица». Холст долгое время приписывался Тициану из — за сходства с «Любовью земной», одним из персонажей его знаменитого полотна «Любовь земная и небесная».

Но ныне автор установлен — Пальма Веккио. Из золотой тяжелой рамы, обрамляющей картину, из черной бархатной тьмы на нас, обитателей восьмидесятых годов XX века, спокойно и величаво глядит гордая и своенравная женщина.

Художнику было сорок лет, когда он создал полотно и вложил в это творение все свое мастерство.

То был золотой век венецианского искусства.

Еще недавно творил «чародей из Кастельфранко» Джорджоне, трагически погибший совсем молодым.

В ту пору расцвело дарование могучего Тициана.

В 1500 году Венецию посетил кудесник сфумато, гениальный Леонардо да Винчи.

Вдумайтесь, в сиянии каких солнц писал этот портрет Пальма Веккио.

… На нас взирает сама Венеция.

На картине нет ни пышных палаццо, ни дворца Дожей, ни озаренных морским солнцем великолепных бирюзово-малахитовых каналов с плывущими черными гондолами.

Но посмотрите на роскошный разлет покатых плеч, осененных бронзово-золотыми кудрями.

Вглядитесь в строгий, непреклонный взор патрицианки, и вас посетит не только восторг, но и трепет.

Пальма иль Веккио. Красавица.