Мастера и шедевры. Том 1

Микеланджело не знал, что дубликат заветного ключа был также у архитектора Донато Браманте, покровителя и друга Рафаэля…

Ночь. Потрескивает факел. Нелепые тени бродят по стенам капеллы. Сыро. Где-то звенит капель. И снова устанавливается молчание огромного пространства.

О, как жутко скрипят ступени лесов.

Рафаэль чувствует, как, словно зверек, бьется сердце.

Потолок все ближе.

И вот в трепетном сиянии светильника вдруг перед глазами возникли грандиозные детали росписей плафона.

Фрески Сикстинской капеллы.

Остановленное на века движение могучих тел …

Целый мир гигантов предстал перед смущенным взором ночных посетителей.

Сивиллы и пророки. Адам и Ева. Сам бог протянул свою длань, чтобы создать Человека.

Невыразимо, непереносимо было видеть эту движущуюся застылость. Вот-вот, казалось, персонажи фресок порвут путы плоскости и станут живыми. Грозными в своей небывалой объемности.

Рафаэль схватил за плечо Браманте.

«Пойдем», — прошептал он.

… О, великие образы минувшего! Как непостижимо достойны вы, даже не в лучшие мгновенья. Как Время неотразимо определяет масштаб содеянного.

Ведь в эти ночные миги Рафаэль познал столько и запомнил так ярко меру дарования Буонарроти, что последующая его судьба будто была озарена этой ночью.

И он творил. И пусть кому-то этот поступок гения покажется опрометчивым, но Рафаэль создал нечто такое, что оправдывает все.

«В истории нет корзинки для мусора», — сказал Виктор Гюго.

И поэтому реален лишь мир, созданный из света и мрака, добра и зла, радости и горя, полный свершений, контрастов, конфликтов.

Нет. Не лакированные, подрумяненные, сахарные облики великих мастеров предстают перед нами в многовековой истории искусств.

Личности …

Из плоти и крови. До краев переполненные сдерживаемой радостью и гневом. Желанием постичь высоты.

Вечно недовольные содеянным. Терзаемые сомнениями. Ликующие и страждущие.

Вот они, творцы шедевров. Дети своих эпох.

Красота… Сколько исписано папируса, пергамента, бумаги, дабы определить столь, казалось, ясное и необходимое, как воздух, явление. Однако это вовсе не просто. Одно непреложно. Красота не константа. Не нечто навеки застывшее. Потому и измерить ее невозможно. Нет еще даже в наш век научно-технической революции такого электронного, либо лазерного, либо иного прибора, чтобы высчитать вселенское, неохватное влияние прекрасного. Как ныне говорят — ауру. Хотя красота вещественна, видима. Но она еще будто растворена в воздухе эпохи, заключена в бытии человека, в самом неумолимом беге времени, в природе!

Задача художника суметь ее увидеть и отразить…

Ника Самофракийская. Символ эллинизма. Она изваяна из тяжелого белого камня за два века до нашей эры. Но складки ее развевающейся одежды, сам силуэт статуи устремлены вперед. Она — летит. В ней крылатый порыв человечества в вечность. Вера в светозарность грядущего. Ваятель сумел воплотить в мраморе неумирающую грезу.

Примерно в ту же пору создал Афродиту Милосскую ваятель Агесандр. И опять мы чувствуем, как словно дышит благородный паросский мрамор. Как живет вечная красота. Как царит несравненный покой в этой скульптуре.

«Впечатление этой статуи, — пишет художник Иван Крамской, — лежит у меня так глубоко, так успокоительно светит через все утомительные и безотрадные наслоения моей жизни, что всякий раз, как образ ее встанет передо мною, я начинаю опять юношески верить в счастливый исход судьбы человечества».

Летопись планеты — великая необъятная фреска. Каждый фрагмент этой грандиозной росписи создавали и продолжают создавать тысячи тысяч мастеров. Они несхожи и схожи. Ибо, чем больше мы изучаем историю искусства, тем все зримее возникает ощущение преемственности, замечательной непрерывности традиций. Эта извечная эстафета и помогает рождать в каждую новую эпоху — новую красоту, свойственную данному времени.

Искусство подобно звездному небу. Казалось, давно уже скрупулезно создан подробнейший атлас небосвода. Расчерчены галактики, названы созвездия, планеты, их спутники, наименованы даже кометы. И все же все эти рассчеты далеко не раскрывают непостижимый мир Вселенной. Всегда полный тайны и неразгаданности.

Может быть из-за этого свойства искусства — сотни, тысячи миллионов людей так стремятся к познанию прекрасного, к красоте, мечте…

«Искусство создается с того момента, — писал К. С. Станиславский, — когда создается непрерывная линия. Нота, аккорд, выхваченный из мелодии, — еще не музыка, движение, выхваченное из танца, — еще не танец…»

На первый взгляд кажется, что эти слова вроде бы не касаются прямо изобразительного искусства. Однако они абсолютно справедливы также по отношению к живописи или ваянию…

Разве не явственно просматривается кантиленная непрерывность в развитии мирового искусства?