Мастера и шедевры. Том 2

И снова, как и в Риме, в зале Брерского дворца с утра до вечера теснились толпы любителей живописи.

Брюллова узнавали на улице, приветствовали его, а однажды, когда художник посетил театр, публика узнала живописца и устроила ему овацию.

А через несколько минут прима читала со сцены стихи, написанные в честь русского гения.

Можно себе представить, как ожидали в России «Последний день Помпеи», которая неторопливо шествовала по Европе и, побывав в Париже, наконец достигла родины.

Ликованию соотечественников не было предела.

Высокие ценители искусства были поражены блистательным произведением Карла Брюллова… Гоголь писал:

«Его произведения первые, которые могут понимать (хотя неодинаково) и художник, имеющий высшее развитие вкуса, и не знающий, что такое художество. Они первые, которым сужден завидный удел пользоваться всемирною славою, и высшею степенью их есть до сих пор — «Последний день Помпеи»… У Брюллова является человек для того, чтобы показать всю красоту свою, все верховное изящество своей природы. Страсти чувства, верные, огненные, выражаются на таком прекрасном облике, в таком прекрасном человеке, что наслаждаешься до упоения».

«Гениальным художником» и «первым живописцем Европы» называл его Белинский.

Триумф.

Другого слова не подыщешь, чтобы оценить тот поток восторга, любви и признательности, который обрушился на счастливого художника. Это была полная мера народного признания за творческий подвиг.

Последний день Помпеи. Фрагмент.

И вот, наконец, прославленный живописец на родине.

Он спешит в Москву, куда приезжает 25 декабря 1835 года, опаздывая на один день отпраздновать свое рождение.

Москва произвела на Брюллова огромное впечатление.

Он целыми днями бродил по городу.

Ведь все здесь дышало великой историей великого народа. Еще живы были в памяти героические страницы Отечественной войны 1812 года. Вот несколько строк воспоминаний современника о тех днях:

«Брюллов горячо любил Москву. Стоя на колокольне Ивана Великого, он словесно рисовал десятки ярких исторических картин; чудился ему Самозванец, идущий на Москву, с своими буйными дружинами; то проходил в его воображении встревоженный Годунов; то доносились до него крики стрельцов и посреди их голос боярина Артамона Матвеева; то неслись в воздухе на конях Дмитрий Донской и князь Пожарский; то рисовалась около соборов тень Наполеона…»

В голове замечательного художника роились десятки замыслов, он рисовал эскизы, увлеченно рассказывал новым друзьям о своих планах.

Москвичи приняли его радушно, хлебосольно. Его звали на бесконечные банкеты, приемы. В честь него были сложены ставшие хрестоматийными стихи:

Принес ты мирные трофеи
С собой в отеческую сень, —
И стал «Последний день Помпеи» —
Для русской кисти первый день!

Карлу Брюллову были в тягость эти бурные каждодневные восторги, кончавшиеся шампанским и долгим застольем. Но не в его силах было приостановить эту справедливую радость своих новых друзей.

Большим событием в жизни художника была его встреча и завязавшаяся дружба с Пушкиным. Они сразу сошлись и полюбились друг другу. В письме к жене от 4 мая 1836 года поэт пишет:

«Мне очень хочется привести Брюллова в Петербург. А он настоящий художник, добрый малый, и готов на все. Здесь Перовский его было заполонил; перевез к себе, запер под ключ и заставил работать. Брюллов насилу от него удрал».

Портрет Ю. П. Самойловой с приемной дочерью Амацилией Паччини.

А через две недели он сообщает Наталье Николаевне в другом письме от 18 мая:

«Брюллов сейчас от меня. Едет в Петербург скрепя сердце; боится климата и неволи. Я стараюсь его утешить и ободрить; а между тем у меня у самого душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист».

Не прошло и месяца со дня посылки Пушкиным письма о выезде Брюллова в Санкт-Петербург, как в помещении Академии художеств 11 июня 1836 года был дан обед в честь знаменитого живописца.

Может быть, не стоило особо отмечать эту ничем не замечательную дату, 11 июня!

Но дело в том, что по странному стечению обстоятельств именно 11 июня, через четырнадцать лет, Брюллов приедет, по существу, умирать в Рим… Больной, постаревший.

Но не будем забегать вперед и омрачать торжество в императорской Академии.

«Вам не новы приемы торжественные, похвалы восторженные, — говорил в своей речи, обращенной к Брюллову, конференц-секретарь В. И. Григорович. — Дань таланту истинному есть дань справедливости. Но здесь вы найдете радушие, привет и чувства родственные. Вы наш по всему: как русский, как питомец, как художник, как сочлен, как товарищ».

Брюллов был растроган. Он стоял неподвижно, в глазах у него блестели слезы восторга, он буквально сиял в лучах тепла и любви.

Громовое «ура», мажорный торжественный марш потрясали стены здания, где родился и воспитался талант художника.

На следующий день отгремели трубы, и столица встретила Брюллова строгими буднями и делами.