Окончив портрет, Гейнсборо выставил его в окне своей мастерской, чтобы привлечь клиентов. Некоторым работа нравилась, некоторым – нет. Вот, например, что записала в своем дневнике некая мисс Делами: «Сегодня утром я пошла с леди Уэстморленд посмотреть на портреты м-ра Гейнсборо (это тот самый человек, что написал м-ра Уайза и м-ра Люси), и картины его можно действительно назвать великолепными обманками… Я увидела там портрет мисс Форд, в рост, с гитарой – удивительная личность, красивая и смелая, но я бы очень огорчилась, если бы кого-нибудь, кого я люблю, изобразили таким образом».
Вскоре Гейнсборо начал получать многочисленные заказы на портреты и, не успевая выполнять все, был вынужден поднять цены. Но и после этого число заказов продолжало расти. Мастер работал так много, что очень скоро заболел от переутомления. Выздоровев, он продолжил писать картины, но уже без прежнего энтузиазма.
Работа над портретами не доставляла ему никакого удовольствия. Чтобы угодить заказчикам, художник был вынужден соглашаться с теми или иными требованиями людей, которые совершенно не разбирались в живописи.
Гейнсборо не мог отказаться от заказов, но с большим удовольствием он писал бы пейзажи. Бывало, что в порыве откровенности он признавался своим моделям: «…нет худшей чертовщины, чем писание портретов… это испытание терпения, равное искушению св. Антония, и порой хочется перерезать себе горло ножом для чистки палитры». Или писал в письмах к родственникам: «Ах, если бы люди с их проклятыми портретами оставили меня в покое хотя бы ненадолго, тогда я мог бы предстать в лучшем виде, но меня измучили…»
Живописец старался найти время для натурных этюдов, мотивы которых он впоследствии использовал для создания пейзажей («Пейзаж», музей Уорчестера; «Возвращение крестьян с рынка лесной дорогой», ок. 1767, Художественный музей, Толедо, штат Огайои др).
Гейнсборо стал принимать участие в выставках. В 1767 году он отправил на лондонскую выставку четыре работы – три портрета и пейзаж. Через год художник представил на суд зрителей портрет знаменитого английского актера Дэвида Гаррика (1767, картина погибла). Он изобразил Гаррика в полный рост: актер стоит в саду и обнимает бюст Шекспира. Жена Дэвида заявила, что это самая лучшая работа из всех имеющихся портретов ее мужа. Посетителям выставки картина тоже понравилась. Однако в газете появилась статья (предположительно, некоего Деррика), в которой неодобрительно отзывались о работе и ее авторе. Сам Гейнсборо остался недоволен портретом и в 1768 году написал второй вариант.
Больше всего трудностей возникло, как ни странно, с бюстом Шекспира. В качестве образца автор использовал портрет Шекспира, написанный в XVI веке неизвестным художником. Однако эта работа Гейнсборо очень не нравилась. В одном из писем Гаррику художник писал: «Черт подери его подлинный портрет (т. е. образец, с которого он писал), потому что я в жизни не видел лица глупее, кроме лица Деррика. Я собираюсь, с вашего одобрения, мой дорогой друг, заимствовать черты Шекспира с его портрета и статуй ровно настолько, чтобы сохранить сходство и чтобы никакой дурак не мог в нем усомниться с первого же взгляда, и добавить души из его творений. Ведь не может такой разум и такой небесный луч сиять, обладая таким лицом и такими глазами, как на этом портрете».
Однако с лицом самого Гаррика тоже было много трудностей. Одному из своих друзей Гейнсборо писал: «Ничто не давалось мне с таким трудом, как портрет Гаррика, так как, пока я набрасывал брови и считал, что наметил их в должном месте, оказалось, что брови уже взлетели чуть ли не до середины лба; когда же я снова вглядывался в свою модель, брови уже были опущены, словно занавес, и почти закрывали глаза. Уловить черты лица великого лицедея, столь подвижные и своеобразные, было так же трудно, как форму летучего облака».
В заключение, окончательно измучившись с этой работой, Гейнсборо написал Гаррику: «…несколько дней я компоновал и стирал снова и снова свой рисунок для бюста Шекспира, и будь я проклят, если знаю, стоит ли его выкинуть или показать вам в конце концов. Я ведь собирался – вот какой я осел – немножко покрасоваться и уклониться от простого портрета; у меня был замысел показать, откуда этот неподражаемый поэт черпал свои идеи, изобразив его устремившим взор к небу и падающий на него сверху луч. Но, черт подери, я никак не могу воплотить свои замыслы… И вам не увидать всего этого, потому что я вырежу это место раньше, чем вы сможете приехать. Бюст Шекспира – дурацкая улыбающаяся штука, и сил моих не хватает сделать его умнее. Поэтому, говорю вам, вы и не должны его видеть. Я же должен сделать его просто – стоящим, выпрямившись во весь рост, и придать ему старинный вид, точно он выписан во времена, когда жил, и пусть все летит к черту…»
И все же эта работа, несмотря на опасения Гейнсборо, была одобрена зрителями. Автор даже сделал несколько копий для жены Гаррика и планировал сделать одну для себя, но не успел.