Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

Меж тем Эрминия между кустами
В дремучий лес конем занесена;
Рука дрожит, чуть шевеля браздами, —
И не жива, и не мертва она.
Лихой бегун безвестными путями
Всё дале в лес, где чащи глубина,
Пока совсем умчался от погони,
И тщетно бы за ним скакали кони.

Как, праздным бегом поле всё измеря,

Ворочаются псы едва дыша,
Им грустно то, что след потерян зверя,
Укрывшегося в чащу камыша,—
Так рыцарей стыдила их потеря:
Бегут назад — и в гневе их душа.
Она же всё, к коню челом пригнувшись,
Скакала по лесу не оглянувшись.

Всю ночь бежит и целый день блуждает

Без помощи вождя и без совета;
Лишь плач свой видит и ему внимает,
Своей же грусти ждет на грусть ответа,—
Но той порой, как солнце отрешает
Златых коней от колесницы света,
Вод Иордановых она достигла,
Сошла на брег — и к мураве приникла.

Не ест, не пьет, — ей скорбь лишь подкрепление,

К слезам лишь жажда, нет иного пира;
Но сон, лиющий сладкое забвенье
На чад усталых горестного мира,
В ней усыпил и чувства и мученье,
Приосенив ее крылами мира.
Но всё любовь отстать от ней не может
И разными мечтами сон тревожит.

Не прежде встала, как защебетали

Пернатые, приветствуясь с лесами,
И ручейки, кусточки зароптали,
И зашептали ветерки с цветами.
Открыла томны очи — ей предстали
Жилища пастырей между кустами:
Глас слышался сквозь ветви и журчанье,
И бедной вновь напомнил он рыданье,—

И вновь заплакала. — Но из кустов

Ее стенания звук прервал внятный:
Казалось, в нем напевы пастухов
С свирелью сочеталися приятной.
Встает, идет на звуки голосов,
И видит, старец, в куще благодатной,
Из ив корзинки при стадах плетет,
А перед ним три мальчика поет.

Их ужаснул нежданный сей приход,

Как взвидели доспехи боевые;
Она приветом веру им дает,
Вскрыв очи светлые, власы златые, —
И говорит: «О! продолжай, народ
Любимый небом, подвиги святые:
Не помешаю я мечом мятежным
Ни делу вашему, ни песням нежным».

Потом, заведши слово понемногу,

Сказала: «Старец, посреди войны,
Как ты возмог, презрев ее тревогу,
Укрыться здесь на лоне тишины?»
— «Мой сын, — он отвечал ей, — слава богу,
И стадо и семья охранены
Здесь у меня от брани: шум военный
Не досягал страны сей отдаленной.

Иль благодать небес хранит от зол:

Она ли пастуха пасет и милует;
Иль потому, что не смиренный дол,
Скорей гора громами изобилует, —
Так и войны безумный произвол
Одних царей главы мечом насилует;
А наш быт низкий, бедный недостоин,
Чтобы пленился им корыстный воин.

Кому низка, а мне святая доля!

Душа ни скиптром, ни казной не льстится;
Корысти, славы жаждущая воля
В покое груди смирной не гнездится.
На жажду есть ручей родного поля,—
И не боюсь, что ядом отравится;
И это стадо, огород вот тут —
На стол простой мне даром пищу шлют.

Желанья малы, — мало нам и надо,

Чем жизнь питать без лишних наслаждений.
Вот сыновья мое лелеют стадо;
Рабов не нужно нам. Живем без лени,
Весь век в трудах. Смотрю — и сердце радо, —
Как прыгают козлята и олени,

Как рыбки в струйках плещутся, юлькают

И птички крылья к небу расправляют.
Ах! было время: грешный и крамольный,
Тщеславился и я, питал желанья,
И, посохом пастушьим недовольный,
От верного родимого стяжанья
Бежал к двору, в Мемфис первопрестольный,
И там искал я царского вниманья.
Хоть был простым хранителем садов,
Но зрел и вызнал клевету дворов.

И, улелеянный надеждой смелой,

Всё выносил — чтó выносимо было;
Но только наступил мой возраст спелый
И время упованья погасило,—
О жизни прежней я, осиротелый,
Вздохнул, — и сердце мира запросило:
Сказав двору „прощай!“, к своим лесам
Бежал бегом — и слава небесам!»
Меж тем она очей с него не сводит,
К устам его вниманием прильнула,—
И слово мудрое к ней в душу сходит,
Как благодать, и буря чувств уснула.
Потом повсюду робкой думой бродит,
И вот — в тиши пастушьего аула
Решается искать себе пената,
Пока судьба ей не пошлет возврата.

И старику так волю знаменует:

«Отец! и ты знал скорби бытия!
Да небо никогда не приревнует
Тебя ко счастью! Коль душа твоя
К моим страданьям состраданье чует, —
В свое жилье возьми, возьми меня.
Авось мне небо благость здесь окажет,
И бремя сердца, хоть на время, сляжет.

Ты злата ль хочешь, камней ли бесценных,

Что чернь так часто блеском ослепляли, —
Будет с тебя моих сокровищ тленных,
Я всё отдам, что мне судьбы послали».
Потом, кропя лазурь очей смятенных
Кристальными потоками печали,
Часть жизни вверила его вниманью, —
И сорыдал пастух ее рыданью.

Потом утешил грусть, как мог целебней,

Отечески приял ее в сень кущи,
Повел ее к своей супруге древней,
Что дал ему по сердцу всемогущий.
Простой хитон там обвил стан царевне,
И нежные власы покров гнетущий
Ей обвязал, но из ее осанки
Был виден лик не низкой поселянки.

<1831>