Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

До рассвета поднявшись, коня оседлал
   Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
   Он коня, торопясь в Бротерстон.

Не с могучим Боклю совокупно спешил

   На военное дело барон;
Не в кровавом бою переведаться мнил
   За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;

   Наточил он свой меч боевой;
И покрыт он щитом; и топор за седлом
   Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,

   Отуманен и бледен лицом;
Через силу и конь, опенен, запылен,
   Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы барон не видал,

   Где потоками кровь их лилась,
Где на Эверса грозно Боклю напирал,
   Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,

   Был изрублен и панцирь и щит,
Был недавнею кровью топор за седлом,
   Но не áнглийской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,

   Притаяся в кустах, он стоял;
И три раза он свистнул — и паж молодой
   На условленный свист прибежал.

«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,

   И присядь на колена мои;
Ты младенец, но ты откровенен душой,
   И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;

   Мне теперь ты всю правду скажи:
Что заметил? Что было с твоей госпожой?
   И кто был у твоей госпожи?»

«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,

   Где маяк, приходила тайком
(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам
   Не прокрасться во мраке ночном).

И на первую ночь непогода была,

   И без умолку филин кричал;
И она в непогоду ночную пошла
   На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;

   И сидела одна — я узрел;
Не стоял часовой на пустой высоте;
   Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь — я за ней по следам

   На вершину опять побежал —
О творец, у огня одинокого там
   Мне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,

   И беседовал долго он с ней;
Но под шумным дождем, но при ветре ночном
   Я расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,

   И порывистый ветер молчал;
И к маяку она на свиданье пошла;
   У маяка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): „В полуночный час,

   Перед светлым Ивановым днем,
Приходи ты; мой муж не опасен для нас;
   Он теперь на свиданьи ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь;

   Он в сражении забыл про меня —
И тайком отопру я для милого дверь
   Накануне Иванова дня“.

„Я не властен прийти, я не должен прийти,

   Я не смею прийти (был ответ);
Пред Ивановым днем одиноким путем
   Я пойду… мне товарища нет“.

„О, сомнение прочь! безмятежная ночь

   Пред великим Ивановым днем
И тиха и темна, и свиданьям она
   Благосклонна в молчаньи своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,

   Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,
   Безопасен ты будешь со мной“.

„Пусть собака молчит, часовой не трубит

   И трава не слышна под ногой, —
Но священник есть там; он не спит по ночам;
   Он приход мой узнает ночной“.

„Он уйдет к той поре: в монастырь на горе

   Панихиду он позван служить, —
Кто-то был умерщвлен; по душе его он
   Будет три дни поминки творить“.

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,

   Он ужасен стоял при огне.
„Пусть о том, кто убит, он поминки творит:
   То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:

   Я приду под защитою мглы“.
Он сказал… и она… я смотрю… уж одна
   У маяка пустынной скалы».

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,

   И кипел, и горел, и сверкал.
«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?
   Он, клянусь небесами, пропал!»

«Показалося мне при блестящем огне:

   Был шелом с соколиным пером,
И палаш боевой на цепи золотой,
   Три звезды на щите голубом».

«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;

   Сей полуночный, мрачный пришлец
Был не властен прийти: он убит на пути;
   Он в могилу зарыт, он мертвец».

«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне

   И увидел, услышал я сам,
Как его обняла, как его назвала:
   То был рыцарь Ричард Кольдингам».

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,

   И хладел, и бледнел, и дрожал.
«Нет! в могиле покой: он лежит под землей,
   Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид,

   Где подъемлется мрачный Эльдон,
Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам
   Потаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;

   Оглушен был ты бурей ночной;
Уж три ночи, три дня, как поминки творят
   Чернецы за его упокой».

Он идет в ворота, он уже на крыльце,

   Он взошел по крутым ступеням
На площадку, и видит: с печалью в лице
   Одиноко-унылая там

Молодая жена — и тиха и бледна,

   И в мечтании грустном глядит
На поля, небеса, на Мертонски леса,
   На прозрачно бегущую Твид.

«Я с тобою опять, молодая жена».

   — «В добрый час, благородный барон.
Что расскажешь ты мне? Решена ли война?
   Поразил ли Боклю иль сражен?»

«Англичанин разбит; англичанин бежит

   С Анкрамморских кровавых полей;
И Боклю наблюдать мне маяк мой велит
   И беречься недобрых гостей».

При ответе таком изменилась лицом,

   И ни слова… ни слова и он;
И пошла в свой покой с наклоненной главой,
   И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.

   Он вздыхал, он с собой говорил:
«Не пробудится он; не подымется он;
   Мертвецы не встают из могил».

Уж заря занялась; был таинственный час

   Меж рассветом и утренней тьмой;
И глубоким он сном пред Ивановым днем
   Вдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей…

   И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и броне
   Вдруг явился Ричард Кольдингам.

«Воротись, удалися», — она говорит.

   «Я к свиданью тобой приглашен;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, —
   Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагом

   На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меня
   Поминают — и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!

   И ужасный теперь ему сон!
И надолго во мгле на пустынной скале,
   Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы,

   Там скитаюсь теперь мертвецом;
И сюда с высоты не сошел бы… но ты
   Заклинала Ивановым днем».

Содрогнулась она и, смятенья полна,

   Вопросила: «Но что же с тобой?
Дай один мне ответ — ты спасен ли, иль нет?..»
   Он печально потряс головой.

«Выкупается кровью пролитая кровь, —

   То убийце скажи моему.
Беззаконную небо карает любовь, —
   Ты сама будь свидетель тому».

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;

   Ей десницею руку пожал —
И десница как острое пламя была,
   И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе вожжена:

   Отразилися пальцы на нем;
На руке ж — но таинственно руку она
   Закрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:

   И грустна и на свет не глядит;
Есть в Мельрозской обители мрачный монах:
   И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный — кто он?

   Та монахиня — кто же она?
То убийца, суровый Смальгольмский барон;
   То его молодая жена.

1822