Мастеровой (СИ)

– Ваша милость, умоляю! – Хохряков бухнул лбом в пол. – Не губите! Ничего не пожалею! Соколовой, господину этому за обиду заплачу. На коленях буду умолять простить меня, окаянного. На приют пожертвую, в богадельни денег отнесу. Каждый год вспомоществование выделять им стану. Вот вам крест! – он размашисто перекрестился.

– Ишь, мурло купеческое! – покрутил головой фон Вернер. – О деньгах заговорил. Откупиться хочешь? Да меня генерал как мальчишку отчитал. Дескать, что у тебя в городе творится? Почему купцы волю взяли, непотребное творят?

– Ваша милость! – Хохряков вновь впечатал лоб в пол. – Простите неразумного! Умом оскудел, покарал мя Господь за мысли срамные…

– Оно и видно, – буркнул полицмейстер. – Ладно, Хохряков, сердце у меня доброе, пожалею твоих деток. Как им жить, когда родителя повесят? Значит, так. Богадельням и приюту денег дашь. Не скупись, тряхни мошной. Соколовой и изобретателю за обиду тоже заплати.

– Сколько? – поспешил купец.

– Сколько скажут. Не криви рожу! Сотней не отделаешься, тут и тысячи не хватит. Люди благородные, достойные. Поскупишься, не простят – не обессудь. Дам делу ход.

– Понял, ваша милость! – купец встал и поклонился. – Благодарствую за добро. Век помнить буду.

– Ступай! – махнул рукой фон Вернер. – Не забудь принести бумаги от обиженных тобой людей. Что претензий не имеют.

Хохряков еще раз поклонился и, пятясь, выскочил из кабинета. Если б смог заглянуть сюда мгновением спустя, то очень удивился. Полицмейстер хохотал.

* * *

Подойдя к дому, Федор увидел стоящий у парадного подъезда экипаж. Не извозчичью пролетку, а богато отделанную коляску, запряженную парой гнедых. Рядом с ней топтался городовой Коновалов. Разглядев Федора, устремился навстречу.

– Доброго здоровьичка, господин Кошкин!

– Здравствуйте, Никанор Кузьмич, – ответил Федор. – Вы ко мне?

– Точно так, – подтвердил городовой. – Тут с вами побеседовать желают.

– Кто?

– Купец Хохряков.

– Не желаю его видеть.

– Федор Иванович, – вздохнул городовой. – Попрошу: уважьте. Оне повиниться хочут и прощения просить. За обиду денег обещают.

– Ладно, – согласился Федор. – Пусть идет ко мне.

Он вошел в подъезд, кивнул Климу и направился к своей квартире. Отпер дверь. Едва успел снять пальто с котелком и повесить их в шкафу, как в снаружи постучали.

– Войдите! – разрешил Федор.

В комнату ступил высокий пузатый господин в шерстяном пальто и цилиндре. Глянул на Федора и, обведя комнату цепким взглядом, нехотя кивнул.

– Купец первой гильдии Хохряков Онуфрий Каллистратович, – сказал густым басом. – Добрый вечер.

– Наградил же бог имечком! – хмыкнул в голове Друг. – Ну, и рожа!

Физиономия купца и впрямь не вызывала симпатии. Круглое обрюзгшее лицо с толстыми брылями щек, маленькими глазками и носом-картошкой. Бороды Хохряков не носил – и зря. Может, смотрелся бы лучше.

– Чем обязан, господин Хохряков? – холодно спросил Федор.

Купец сморщился.

– Повиниться перед вами хочу, господин Кошкин, – сказал нехотя. – Я напраслину на вас возвел – бес попутал. Только вы не сумлевайтесь: ту бумагу из полиции я забрал. Изорвал и выбросил.

Он умолк.

– Все? – в голосе Федора звучал лед.

– Прощения просим, – выдавил купец.

– Вот как, значит? – хмыкнул Федор. – Человека оболгал, под каторгу подвести хотел, а тут повинился – и спокоен? Нет уж, Хохряков! Я это дело не оставлю. Государю, коли нужно, напишу.

– Будет он читать! – ухмыльнулся купец.

Федор повернулся к столу. Лежавший на нем нож взмыл в воздух и, подлетев к лицу Хохрякова, замер, нацелившись острием в глаз. Купец побледнел и сделал шаг назад. Нож последовал за ним и повис в прежней позиции.

– Стой на месте, хам! – рявкнул Федор. – Глазик выколю. А потом скажу: на меня напал. Мне поверят. Догадался, почему?

– В-в-ваше… благородие… сиятельство… – с ужасом косясь на нож, забормотал купец. – Простите дурака. Я ж не знал… Говорили: мастеровой… И квартирка у вас бедная.

– А подумать в лом? – усмехнулся Федор. – Тебя кто ко мне прислал?

– Полицмейстер.

– А тому, кто это поручил?

– Генерал.

– Станет генерал за всякого вступаться. А?

– Отчего же вы мастеровой? – запинаясь, произнес купец, все еще косясь на нож. – Не в своем звании?

– Нужно. Государственное дело! – поднял Федор палец и едва сдержал смех. В голове исходил хохотом Друг.

– Уберите нож, ваше сиятельство! – дрожащим голосом попросил купец. – У меня нутро трясется.

– Ладно, – согласился Федор и махнул рукой. Нож взмыл к потолку, полетел к столу, где и рухнул вниз, вонзившись в столешницу. Задрожал, словно говоря: «Жаль, не в глаз».

– Выкладывай, что принес! – приказал Федор.

Осторожно косясь на него, купец прошел к столу, достал из кармана пачку денег и положил у ножа.

– Десять тысяч, ваше сиятельство, как один рубль. Вам и Соколовой за обиду. Вы уж сами поделите.

– Ей чего не отнес?

– В квартиру не впустила, – пожаловался купец. – Обещала застрелить. Револьвер в руках держала – маленький такой. Только страшно все равно.

– Ладно, отнесу, – сказал Федор. – А теперь прочь с глаз моих!

– Только вы… – замялся Хохряков. – Бумажки напишите. Дескать, нет претензиев. Полицмейстер так велел.