Они пошли толпой
И в зимы
Зон уязвимость понесли.
А зимы в Забайкалье были:
Белеет нос - за пятьдесят.
Да, лес прошив Морозной пылью,
Тайгой ветра заколесят.
Замрет земля
Под тощим снегом,
Порвется вдоль и поперек,
Под игом мучаясь - набегом
Замерзших дней...
Но ни упрек,
Ни стон из уст заиндевелых
Не потревожат тишины...
Лишь перхотью обсыплет
Белой
Мороз округу с вышины.
Позамутит
Поверхность стали –
Коснись ее рукой на миг...
Коснулся... –
От ожога сник,
Оставил кожу на металле.
А там и хиус обсосет...
Нет!
Зек напрасно здесь
Хлопочет.
Начальник ежли
Не захочет,
Тебя и дьявол не спасет...
Лихие дни лихой печатью
Лежат на памяти людской.
Коль в чем-то
Был ты к ним причастен,
Ты вспоминаешь их
С тоской.
Вдоль боязливых тихих улиц,
Лохмотьями одежд тряся,
Под тяжестью невзгод
Сутулясь,
Бродили люди, хлеб прося.
Руками рамы сжав, стояли
Под окнами по вечерам –
Похоже, каждого распяли
На крестовинах этих рам.
Для них извечная забота –
Достать шамовки –
В этом жизнь.
Настанет утро - на работу.
А вечер -
Волком вновь кружись...
Умей вертеться
И крутиться.
Пусть душу
Совесть не грызет.
Иначе жизнь укоротится –
Кому на сколько повезет...
Отныне ждет судьба такая,
Поскольку Судеб нет иных –
Лутавина и с ним Чугая.
И многих, многих остальных.
По пятеро
В змею-колонну
Согнали их.
Подбили счет.
И развели их по казенным Домам.
И взяли на учет.
А дом, не дом –
Барак из бревен.
Двойные нары в два ряда.
За стенкою
С окошком вровень
Лежит завалинки гряда.
По центру печь
И стол дощатый.
Лоханка для помывки рук.
И мир огромный, непочатый
Колючки ржавистой вокруг...
Колючка прочного сеченья –
Бамлаг надежно обнесен
Не для побега пресеченья,
А чтоб порядок был во всем.
И под конец
Печать на бланке
Да подпись - лапа паука...
Не потому ль
Зовут фалангой
Часть... лага хмурые зека.
Здесь жить теперь
Моим героям,
Худой барак считать своим.
Ходить,
Куда направят строем,
И делать то, что скажут им.
А им одно теперь прикажут –
Брать больше –
Дальше относить...
А не послушался - накажут.
И снова
Грязь пойдешь месить.
И эСэСЧ* вперед спешила
И не жалела ни коней,
И ни людишек...
И крушила
Завалы леса и камней.
И был
Десант рабочий брошен
Вперед,
Почти на сотню верст.
...Их било ветром
И порошей.
эСэСЧ - Специальная строительная часть.
Обогревало светом звезд.
Им стройка
Гнула книзу плечи.
И разжигала вновь азарт...
И шли они своим навстречу
И оставляли Амазар.
* * *
В семи верстах от
Амазара
К Могоче
С левой стороны
В край неба
Горб-скалу врезала
Спина хребта.
И вдоль спины,
На зеков
Облако набросив,
Скала спешила скрыть их
В тень...
На грудах шпал
Мерцали росы.
Вступал в права
Обычный день,
Конвоем
Под ружьем ведомый.
Корою пахло и листвой.
И мужики, грустя о доме,
Тянули срок обычный свой.
Тянули рельсов километры.
Была печальной их судьба.
Их прошивали иглы ветра.
И дождь их сек.
И на губах
Чернела кровь.
Им поясницу
Ломило. И ломило грудь...
Еще им долго
Будут сниться
И эта жизнь.
И этот путь.
Он был промерян их ногами
В надежде волю обрести...
... Работа выпала Чугаю –
Откос под сопкою вести.
Ему бугор сказал:
- Поделишь
С Лутавиным канаву ту...
Чугай под сопкою с неделю
Долбил кайлою мерзлоту.
И сопка
В бездне глаз шаталась.
И к сопке,
Что скрывала мгла,
Немая ненависть питалась
И раствориться не могла,
Чтоб на душу,
Подчас карая,
Ложиться тяжестью камней...
И не было конца и края
Усталому вращенью дней.
И это было поначалу.
А там
Случилось что-то с ним.
Знать, в тихом сердце
Отзвучали Слова -
Он ими был тесним.
И понял он:
Тот петроградский
Христос -
Он выдуман им был.
Замешан
На фальшивом братстве:
Он для себя людей любил.
А их - Для них
Любить здесь должно
И Самого за них отдать.
Тогда
В час
Судный Непреложно
Сойдет на душу благодать...
Он - жил,
Он в легком плыл тумане.
Он людям слабости прощал.
И на Лутавина вниманье
Уже подчас не обращал,
Когда Лутавин
Им стремился
Вертеть, вставая поперек.
Чугай подобным не томился:
Считал -
... пусть дух бы... Дух берег...
Чугай был опытней и крепче
Душой и телом,
Потому
Чугаю срок давался легче:
Он приспособился к нему.
И стал он
Вкалывать беззлобно,
Стремясь обресть
Души покой,
Должно быть, он
На месте лобном,
И на себя махнул рукой.
А сопку? - Он считал своею,
С тем подлым,
Чем отныне жил.
Он к ней привык,
Сроднился с нею:
Он здесь отныне старожил.
И здесь однажды
Подле сопки
Под вечер
Встретился с мальцом
По-птичьи тонким,
Невысоким,
С худым болезненным лицом...
Он
Познакомился с мальчонкой –
Тот жил от них невдалеке
Над перекопанной речонкой,
Ползущей
Меж камней
К реке,
Зажатой дикими хребтами,
Носящей имя Амазар.
Темнел провалами-шурфами
Речонки берег.
И базар
Таежных птиц
Шумел над лесом.
И ветер дыбил хвои вал.
И по уграм .
Туман навесом
Избушек крыши накрывал.
Их, тех избушек, три-четыре
Теснилось около воды,
Углы гнилые растопыря, -
Дождя и времени плоды.
Лепились к стенам огороды.
За ними,
Чуть наискосок
Росла завалами порода
Пустая:
Камни да песок...
И не сбывались ожиданья
На золото –
Таков сей факт.
Но день за днем
Глуша страданья,
Жила слепая вера в фарт.
Отец мальчонки,
Житель местный
В краю ключей и диких скал,
Старатель вольный,
Всем известный,
Судьбу и золото искал.
Нелегок труд
Сего скитальца –
Он был судьбой
Гоним взашей.
И с ним бригада:
Три китайца,
Да двое хилых чувашей.
Мир здешний птицами кружился.
Над мальчиком
Взмывал-парил,