Мастерская человеков

- Вот у вас просто-"переделать". А сколько это будет стоить - вас не касается. Хорошо бы мы выглядели, если слушались вас! "Переделать". Что тут переделывать? Конечно, это не первого сорта женщина. Я видел покрасивее. Но ничего. Как говорится, жить можно. Надо ее выпустить. Какого-нибудь дурака она подцепит. Он ей будет говорить: "птичка" и "голубка" и все, что полагается. Вот посмотрите (Латун подошел к окну). Вот ходят тут разные женщины, разве они лучше?

Напротив Мастерской Человеков по тротуару шли всякие люди, в том числе и женщины.

- Вот на эту, например, посмотрите.

Он указал на короткую толстую некрасивую женщину, с трудом передвигавшуюся на прозаических, неинтересных ногах. Ее бессмысленное лицо было грубо накрашено.

- Ну вот, такой ведь тоже кто-нибудь говорит: "птичка" и "голубка".

Сотрудники Мастерской Человеков подошли к окну. Некоторые грустно улыбнулись.

- Да, вероятно, говорят.

Ориноко издевательски пропел:

- Дорогая птичка моя, надень галоши, ты простудишь свои ножки!..

- Ну вот, - махнул рукой Латун. - И этой будут говорить то же самое. Выпустить заказ! - приказал он.

Заказ выпустили с большим трудом. Заказчик, уходя с этим заказом, уже на лестнице начал скандалить, понадобились солдатские кулаки того же Карташевича, чтобы удалить парочку из переулка.

Не меньший скандал получился и с работой Ориноко. Он достал заказ на нескольких людей, которых он сделал до такой степени безобразными, что их не хотели принять.

Мурель грустно посоветовал:

- Пошлите их в провинцию...

Но и оттуда их прислали обратно. В довершение всего Капелов, выполняя заказ - очень солидный и богатый - на двух честных и уважаемых людей, сделал двух мещан. Как это вышло, он сам не знал, но мещане получились совершенно закоренелые. Ничего с ними нельзя было поделать! Они жили в Мастерской, быстро укрепились, срок для переделки был упущен, и теперь было неизвестно, что с ними делать.

Глава семнадцатая

Примерно в это время, то есть время крайних затруднений Мастерской Человеков, как-то в полдень пришел хорошо одетый гражданин в рыжем костюме, с двумя самопишущими ручками в кармане, с довольно холеным лицом, но все же с печатью работоспособности во всем облике. У него были внимательные глаза, необычайное спокойствие и такое умение якобы равнодушно и неторопливо говорить, что его речам внимали больше и они были во много раз убедительнее, чем если бы они произносились в самом бешеном темпе и с самой огненной страстью. У него были свои интонации, которые сообщали певучесть фразам и как бы говорили: "Странно, как вы этого сами не понимаете, непонятно, как вы сами не догадались".

Фамилия его была Кумбецкий. Это был большой практик, человек, сведущий по всем вопросам, причем по каждому вопросу знал столько подробностей, и самых свежих, что невольное уважение окружающих, как правило, сопровождало концы его речей в тех случаях, когда начала встречались с недоверием. Эти мелочи, изобличавшие в нем глубокое знание предмета, делали реальной самую отвлеченную идею. Они приближали смутную мысль к реальному осуществлению. Он много ездил по Европе, но работал и в Москве. Был не то торговым агентом, не то специалистом сразу пo многим отраслям. Но, так или иначе, в своих советах и сведениях, которые он щедро расточал, он не проявлял корыстной заинтересованности. Он был прирожденный любитель деловой и всяческой целесообразности.

Войдя в Мастерскую, он наткнулся на двух людей, которые сидели в приемной за маленьким столиком и Один из них печально рассказывал другому: