– Я действительно поправился довольно быстро, однако в этом нет никакой моей заслуги. За свое скорое выздоровление я должен благодарить Джинивер, которая проявила подлинную преданность и самоотверженность, как и подобает настоящей леди.
– Это весьма благородно с ее стороны, – заметила на это Айрис и вздохнула с облегчением. Так он женат, подумала она. Что ж, это снимает большинство проблем.
– Это верно, но… Боюсь, что Джинивер съела весь мой рождественский пудинг, так что, как видите, она не лишена недостатков. Впрочем, вы сами сейчас все увидите.
– Вот как?..
Луис все же первым поднялся по лестнице и толкнул выходящую на площадку дверь.
– Вот моя студия, мисс. Специально к вашему приходу я сделал генеральную уборку.
Айрис шагнула вперед и тут же наступила на разбросанные по полу створки мидий, громко захрустевшие у нее под ногой.
– Генеральную уборку?.. – переспросила она, удивленно оглядываясь по сторонам. Студия представляла собой большую, светлую, но невероятно захламленную комнату: казалось, будто какой-то великан раскручивал ее, словно глобус, пока содержимое всех шкафов и полок не вывалилось на пол. В углу, накрытое газетами, валялось пыльное чучело какого-то зверя, скорее всего – медвежонка. На стене висели два выпуклых зеркала.
– Откровенно говоря, моя мать и я так и не смогли договориться, что же на самом деле означает это выражение – «генеральная уборка», – небрежно проговорил Луис. – На мой взгляд, оно звучит казенно и скучно. И, согласитесь, когда все вещи аккуратно разложены в соответствии с так называемым «порядком», это действительно неинтересно и скучно. Разве вам так не кажется? Сам я никогда не был сторонником системы, согласно которой каждый предмет должен находиться на своем месте: столовые приборы в буфете, краски – на полках, кисти – в банках и так далее. Это безвкусно, антихудожественно и свидетельствует о полном отсутствии всяческого воображения! А человеческий ум должен мыслить, импровизировать, создавать…
Пока он говорил, Айрис продолжала оглядываться по сторонам, впитывая детали обстановки, но тут газеты в углу зашевелились, и она взвизгнула.
– Ай, что это?!! Медведь! Живой медведь!!!
Луис недоуменно посмотрел на нее, но тут же расхохотался, да так, что у него подкосились ноги и ему пришлось схватиться за дверь, чтобы не упасть. Глаза он закрыл, и из-под век потоками текли слезы.
– Ах-ха-ха!.. Ме… кха! … дведь! Ну и уморили вы меня!
– Это… это совершенно не смешно! – начала Айрис, борясь с желанием броситься наутек, поскольку существо, которое она приняла за чучело медвежонка, выбралось из-под газет и заковыляло в их сторону. Ей было неприятно, что Луис над ней смеется, но она боялась этого странного животного, боялось, что оно бросится на нее и укусит. В том, что оно может укусить, Айрис не сомневалась. На ее взгляд, Луис был как раз из тех людей, которые ради шутки держат дома опасных зверей, а потом сами становятся их жертвами.
Не выдержав, она сделала крошечный шажок назад.
– Вы… вы удалили ему когти? Или вырвали зубы? – спросила она дрожащим голосом.
Этого оказалось достаточно, чтобы Луис перестал смеяться. Выпрямившись, он вытер с глаз слезы и перевел дыхание.
– Нет, нет, что вы! Как можно! Во-первых, это было бы жестоко, а во-вторых… Во-вторых, это просто вомбата, и она совершенно безобидна. К тому же сейчас она в трауре. Кстати, познакомьтесь: ее зовут Джинивер.
– Ах вот как?! Понятно… Значит, Джинивер не ваша… – «жена», чуть не сказала Айрис, но вовремя удержалась. «Вомбата… Вомбата, – мысленно повторила она незнакомое слово. – В трауре?..»
Только сейчас она заметила черную ленточку, повязанную животному на шею и завязанную кокетливым бантиком, и постаралась скрыть улыбку, подняв ладонь к губам.
– Ничего смешного тут нет, – довольно сухо заметил Луис. – Как раз на Рождество Джинивер потеряла Ланселота, хотя должен признаться – они никогда не были особенно дружны. Джинивер предпочитает проводить время в моей мастерской, тогда как Ланселот обитал главным образом на чердаке. Правда, будучи ночными животными, они оба предпочитали темное время суток, но это единственное, что было между ними общего. Когда Ланселот скончался, я оплакивал его, как самого близкого родственника.
– Он умер от старости?
– Ах, если бы!.. – В знак скорби Луис слегка наклонил голову. – Дело в другом. Как раз на Рождество моему другу Россетти пришло в голову научить Ланселота курить, но курить он так и не научился, зато сжевал полную коробку сигар и закусил плиткой шоколада. А наутро – отдал богу душу. Теперь мы с Россетти больше не разговариваем.
– Мне очень жаль это слышать. – Айрис протянула руку в направлении вомбаты, словно собираясь ее погладить, но так и не осмелилась коснуться густой мохнатой шерсти – все-таки Джинивер была
– Она не кусается?