Мастерская кукол

И надо же было этому несчастью случиться именно сейчас, с досадой подумала Айрис, вспоминая, как доверчиво Роз протянула Луису руку, очевидно, справившись с последними остатками ревности и подозрительности.

Луис… Она его простит – уже простила. Перед тем как сесть в кэб, он сказал, что женится на ней, но она чувствовала себя слишком уязвленной, чтобы воспринять его слова всерьез. «Ты не должен этого делать потому, что я тебя об этом прошу, – ответила она ему тогда. – Ты должен захотеть этого сам». Но к тому времени, когда принесли письмо о несчастье с Роз, ее гнев уже остыл, и Айрис разыскивала перчатки и капор, чтобы попытаться перехватить Луиса на причале и объясниться с ним, прежде чем он уедет. Теперь об этом не могло быть и речи, но Айрис уже решила, что напишет ему в Эдинбург.

Между тем ее снова окружил привычный шум большого города, который продолжал жить своей жизнью, и Айрис подумала, что на самом деле ей хочется только одного: обнять Роз и обнять Луиса – и никогда, никогда больше с ними не расставаться. Раскаленный солнцем воздух застревал в горле, и она пошла чуть медленнее. Совсем юная девчушка в зеленом платье протянула ей пару ношеных туфель со сбитыми каблуками (Всего два пенса, мисс!). Мальчишка-оборвыш схватил Айрис за руку и продемонстрировал корзинку отливающей серебром мелкой рыбешки, и ей пришлось еще больше замедлить шаг, чтобы не толкнуть его и не вывернуть улов на мостовую.

Она шла все дальше и дальше, сворачивая то в одну, то в другую сторону. Порой ей приходилось буквально продираться сквозь густую толпу, огибать кучи грязи и золы. Несколько раз она свернула не туда, и ей пришлось возвращаться. Вскоре она приблизилась к Темзе, и в воздухе, и без того горячем и душном, запахло густой вонью с реки. Из дверей ресторана Руля49 выкатился какой-то пьяный. Увидев Айрис, он широко заухмылялся и хотел что-то сказать, но она, не слушая его бессвязного бормотания, шла все дальше и наконец очутилась на Стрэнде, где ее захлестнули, закружили толпы спешащих клерков. Интересно, где живет этот мистер Бейкер, подумала Айрис, озираясь по сторонам. Письмо, которое она получила, было написано на дорогом, толстом пергаменте, и Айрис вообразила, что дом, который она ищет, должен быть большим и богатым.

– Ты не знаешь, где здесь Ламли-корт? – спросила она у какого-то малыша, сгибавшегося под тяжестью корзины мраморного мыла. Его рубашка потемнела от пота и грязи, и Айрис подумала, что писать ее нужно земляной охрой с небольшой добавкой гуммигута.

– Да вот же она, мисс! – ответил мальчишка, ткнув пальцем в сторону мрачного тоннеля, мимо которого Айрис только что прошла – с некоторой опаской, поскольку из темного зева переулка тянуло отходами и гнилью.

Как странно, подумала она. Если мистер Бейкер, который позаботился о ее сестре, действительно живет в конце этого грязного переулка, тогда он, скорее всего, вовсе не так богат, как она воображала. Но почему тогда его письмо написано на дорогом пергаменте? Даже Луис, припомнила она, писал свои письма на более дешевой бумаге.

Ах, Луис… Когда он будет позировать для ее картины, надо будет подцветить его буйные, темные кудри изумрудно-зеленым. Тогда они заиграют как в жизни, подчеркивая мальчишеский задор и красоту его лица. Но все это будет потом, а сейчас ей нужно спешить, ведь ее ждет Роз!

И, не раздумывая больше, Айрис свернула в переулок и двинулась вглубь него, не заметив впопыхах, что испачкала платье о стену дома на углу. Взглядом она искала нужный номер, но после яркого солнца на Стрэнде глаза ее почти ничего не видели. Должно быть, поэтому удар чем-то тяжелым сзади по голове застал ее врасплох.

Часть третья

Se sires l’ad mis’en prisun

En une tur de marbre bis,

Le jur ad mal e la nuit pis.

Лэ Марии Французской, «Гижмар», (ок. XI в.)

50

Как жизнь пуста! – она сказала, —

Он не придет и впредь.

А я устала, так устала,

Уж лучше умереть!

Альфред Теннисон,

«Мариана» (1830)

51

S é jour

Айрис без чувств лежала на земляном полу подвала, и Сайлас протянул к ней руку. Она была бледна – лицо белое, приоткрытый рот зиял, как рана. Айрис не шевелилась, и он расстегнул высокий воротник ее платья. Вот она, ключица, – в точности такая, какой он запомнил ее по Великой выставке, по картине в Академии, по встречам на улице, когда ветер раздувал развязавшийся шейный платок. Тонкая выгнутая косточка, гладкая кожа чуть морщит… Она так красива, так приятна на ощупь – совсем как твердый сучок в старых деревянных перилах, стершихся от прикосновения множества рук.

Сайлас улыбнулся. Он все-таки добился своего. Все, кто смеялся и издевался над ним – мать, мальчишки в гончарной мастерской, Гидеон, – никто из них не сумел бы сделать то, что сделал он. Сайлас заполучил Айрис в свой музей. Она приехала к нему на séjour.