Мастерская кукол

В тот же миг Айрис рванулась наверх и оказалась на полу лавки. Свет!.. Ей хотелось купаться в нем, пить его, смаковать каждую каплю солнечного сияния и тепла. Но в подвале снова заворочалось не побежденное до конца чудовище: она услышала глухое рычание, потом знакомый шорох подошв о ступеньку. Поспешно откатившись в сторону, Айрис попыталась захлопнуть люк, но разболтанные петли подвели. Крышку перекосило, и она, закрываясь, не попала в предназначенный для нее паз в полу. И почти сразу один из углов люка начал приподниматься – это Сайлас, вскарабкавшись по лестнице, нажал на него плечом.

Айрис в панике огляделась. В глаза ей бросился высокий застекленный шкаф, но сдвинуть его она все равно бы не смогла. Даже встать ей было не под силу; Айрис сидела на полу среди своих изорванных грязных юбок и в отчаянии прижимала танцующую крышку рукой, которую она поранила, когда пыталась сломать подлокотник.

На какое-то время ей удалось задержать Сайласа. Напор его, во всяком случае, ослаб, и Айрис быстро отползла за шкаф. Он был сделан из красного дерева и выглядел достаточно массивным, но, когда Айрис прислонилась к нему, спиной, он чуть-чуть качнулся. Крышка подвала снова стала приподниматься, и она, упираясь ногами в пол, навалилась на шкаф всей своей тяжестью. Отчаяние придало ей сил. Шкаф еще раз качнулся, на мгновение замер в неустойчивом положении, а потом рухнул прямо на люк. Пыль поднялась столбом, брызнуло во все стороны разбитое стекло, а разноцветные бабочки в беспорядке рассыпались по полу.

Не сразу Айрис поняла, что ее враг надежно заперт. Она думала только о том, как бы поскорее выбраться из лавки. Поспешно перевернувшись на живот, Айрис поползла к двери, хотя мир вокруг продолжал раскачиваться и кружиться. Осколки стекла вонзались ей в ладони, ранили колени и превращали ее нижние юбки в подобие бахромы, но она все-таки сумела добраться до двери, сдвинуть засов и выбраться в переулок.

Там она нащупала опору и поднялась во весь рост.

В ноздри ей ударили смрад подгоревшего жира из какой-то таверны, зловоние с Темзы, дым очагов, вонь гниющих овощей и десятки других запахов. Под ногами скрипели сухие угли и зола. В воздухе висела поднятая экипажами густая пыль, и Айрис закашлялась, но солнце, пробиваясь в щели между домами, продолжало заливать Лондон своим щедрым сиянием, и от этого грязный переулок казался Айрис прекраснее всего на свете. В эти мгновения даже время как будто замерло, движение остановилось, и на землю снизошел блаженный покой.

И все это принадлежало ей.

Айрис была уверена, что у нее совсем не осталось сил.

И все же…

И все же она захромала к выходу из переулка – к толпе, суете, и шарканью сотен и тысяч ног. Но главное было не это. Теперь Айрис могла видеть живой мир вокруг, и ей казалось – она способна смотреть на него днями, годами напролет и никогда не устать. Выщербленный кирпич в стене, вытянутая рука мальчишки-газетчика, тонущий в пыли и в дыму дальний конец Стрэнда, куда она в конце концов вышла… Айрис даже пожалела, что у нее нет при себе красок и нет Луиса, который подсказал бы, как лучше запечатлеть черный цилиндр на голове клерка, травяную зелень грохочущего экипажа и девушку с распущенными рыжими волосами, которая бежит и бежит по улице навстречу будущему…

Лондон, май 1952

Картина

Королевская академия искусств, отчет о выставке.

НАШ КРИТИК СРЕДИ КАРТИН

(Выдержка из критической статьи, опубликованной в «Лондон иллюстрейтид ньюз» 22 мая 1952 г.)

В прошлом мне неоднократно приходилось подвергать суровой критике картины художников, принадлежащих к так называемому «Прерафаэлитскому братству», однако на сей раз я вынужден отдать им должное. В самом деле, стоит только войти в Восточную залу Академии, и ваши глаза сами собой устремятся на средних размеров полотно, вывешенное на высоте человеческого роста. Как ни странно, оно производит столь благоприятное впечатление, что ваш покорный слуга с удовольствием созерцал его почти целый час. Скажу сразу: некоторые недостатки технического свойства оставляют молодой художнице достаточный простор для совершенствования, однако ее восприятие живой натуры поражает непредвзятостью и новизной. <…>