Мастерская кукол

– Мой брат – человек увлеченный и увлекающийся. Собственные идеи кажутся ему блестящими, и он совершенно неспособен поставить себя на место другого. Почему бы вам для начала не побывать в его студии, не увидеть все собственными глазами? А когда вы убедитесь, что от вас не потребуется ничего, что противоречило бы общепринятым представлениям о приличиях, вы и примете решение.

Айрис немного помолчала, поправила капор и крепко сжала ручку корзины дрожащими от волнения пальцами.

– Когда мне лучше прийти? – спросила она.

Часть вторая

Лиза, милая сестра,

Ты отведала плодов

Из запретных тех садов,

Ты зачахнешь, словно я,

Жизнь померкнет, как моя,

Будут гоблины являться

И манить в свои края…

Кристина Россетти,

«Базар гоблинов» (1859)

14

Кто ценит свежесть нежных роз,

Тот рвет их на рассвете,

Чтоб в полдень плакать не пришлось,

Что вянут розы эти.

Роберт Геррик,

«Совет девушкам» (1648)

15

Мегалозавр

Альби снилось, что он плывет на борту чайного клипера. Дует свежий бриз, палуба раскачивается и поскрипывает, а паруса хлопают в такт ударам сердца. Под палубой располагаются темные трюмы и матросский кубрик, уставленный сундучками и увешанный гамаками для сна.

Сестра тоже плывет вместе с ним. Мальчик держит ее за руку и улыбается широко-широко, потому что во рту у него новенькие зубы. Стоит ему зажмуриться, и он чувствует на щеках ветер и соленые океанские брызги. Не открывая глаз, Альби может пробежать по всему судну от носа до кормы, выкрикивая команды, которые он слышал в лондонских доках: «Поднять парус! Улавливай под ветер! Лево на борт!» Со всех сторон, куда ни посмотри, только далекий горизонт – размытая голубая линия, где море сливается с небом и редкими облаками. Трещат борта, стонут снасти, и его сестра негромко вскрикивает. Хлопанье парусов на ветру становится оглушительным. Он – на корабле. На корабле!..

Сестра крепче сжимает его руку. Теперь Альби лежит в крошечном кубрике в своем гамаке. Прямо над ним – еще один гамак. Во время шторма кроватная… нет, гамачная сетка раскачивается и прогибается так, что грубые веревки царапают ему нос. Он – на корабле. На корабле!

Но вот шторм стихает. С грохотом пронесся последний шквал, скрипнули по подушке ногти сестры, раздался ее последний тихий всхлип. О, с каким наслаждением Альби умертвил бы этот проклятый ветер, задушил голыми руками, вышиб бы из него дух!

Хлопнула входная дверь, и Альби, выбравшись из-под кровати, потер ноющую руку. На тыльной стороне кисти отпечатались четыре красных полумесяца. В одном месте из-под кожи проступила капелька крови, но Альби тут же ее слизнул.

Сестра сидела на кровати. Мальчик вытянул руку, чтобы отвести в сторону ее влажные от пота волосы, но она сморщилась и отпрянула.

– На этот раз он не сделал тебе больно, – промолвил Альби. – Ведь не сделал, правда?..

Сестра отрицательно покачала головой, продолжая сосредоточенно подсчитывать разложенные на подушке потемневшие монетки. Каждую из них она пробовала на зуб. Альби считал вместе с ней. Шесть пенсов. Прежде чем эта ночь подойдет к концу, сестра заработает еще пять раз по столько. Она уже давно болела инфлюэнцей, но вместо того чтобы лечиться, выдавала свою болезнь за чахотку, что позволило ей поднять цену на целый пенни. Умирающие девушки пользовались в городе бешеным спросом, прямо мода какая-то на них пошла! Что ж, лучше так, чем за гроши гнуть спину на фабрике.

Сестра встала и накинула ветхую ночнушку, а Альби уселся на край кровати и, мурлыча себе под нос какую-то песенку, достал иглу и нитки. Старый подвал для хранения угля был мал, как табакерка; встав посреди комнаты, Альби мог бы дотронуться до каждой из четырех стен, а если бы встал на колени на кровати – то и до потолка, но у многих не было и этого.

– Впервые я корнета встре-е-етил, В полку драгун позавчера.

Ему я лихо задал перца, Забрал пригоршню серебра-а!..

Краем глаза он наблюдал за сестрой, которая, задрав подол ночной рубашки, присела над миской с уксусом. Ее лобковые волосы были похожи на грязное мочало. «Давай уедем отсюда, – хотел сказать ей Альби. – Давай уедем! Проберемся на корабль и уплывем в дальние края!» Но разве там будет не то же самое? – подумалось ему. Где бы они ни были, все повторится снова. Он ненавидел ремесло сестры и в то же время принимал его, смирялся с ним, хотя его ненависть не становилась от этого слабее. Альби вообще не привык думать о жизни как о счастливой или о несчастной – для него она была просто выживанием, ежедневной борьбой за жалкий кусок хлеба, который нужно было добыть любой ценой и при этом – не попасть в работный дом. Да, подчас ему хотелось убежать от такой жизни, убежать куда-то очень далеко, но он понимал, что бежать некуда.