Потом они с Филигри обсудили, каким должен быть витраж с бабочками (тут ему очень пригодился стеклянный брелок, который он продемонстрировал чиновнику в качестве образца своего искусства). Сайлас сказал, что его размер будет примерно два на два фута и что витраж будет представлять собой листы тонкого стекла, между которыми он намерен разместить крылья бабочек разных видов, расположив их в виде красивого узора. Про себя он давно прикинул, что ему понадобится не меньше двухсот разных бабочек – павлиноглазок, красных адмиралов, крапивниц и других. Главная трудность заключалась в том, что витраж надлежало закончить к маю, когда открывалась Выставка, а первые бабочки появлялись в городе не раньше апреля, но Сайлас решил, что сначала подготовит раму, а когда станет тепло, сделает Альби сачок и отправит его в столичные парки. Этот голодранец будет, конечно, рад получить от своего благодетеля новую работу, благодаря которой он сможет заработать несколько лишних монет.
И, шагая по широким бульварам, забитым сверкающими полированным деревом экипажами, ухоженными лошадьми, модно одетыми денди в париках и разжиревшими комнатными собачками, которых прогуливали напудренные служанки, Сайлас невольно вспомнил, как он впервые получил признание и заработал свою первую гинею. Самым забавным ему казалось, что благодарить за это он должен свою мать. Ах, если бы она только знала, что сама помогла ему накопить денег и бежать в Лондон, хотя ее единственным постоянным желанием было унизить сына, надавав ему тумаков или отхлестав сложенной в несколько раз веревкой.
Сайлас, впрочем, понимал, что на самом деле все произошло в достаточной степени случайно. Однажды вечером его мать, напившись, по обыкновению, до такого состояния, что едва держалась на ногах, наткнулась за домом, который они делили с двумя другими семьями, на холщовый мешок, в котором Сайлас держал свои сокровища. Когда мать ткнула ему мешком в лицо и требовательно спросила, что с ним такое и какое колдовство он задумал, Сайлас испугался. Высушенные черепа в мешке сухо постукивали друг о друга, и он, одним быстрым движением выхватив из рук матери свою главную драгоценность, бросился наутек. Убежать ему большого труда не составило – мать попыталась было его догнать, но ноги ее не слушались, однако куда идти и что делать дальше, Сайлас тогда не представлял. Понадежнее спрятав мешок, он до вечера просидел в роще, дожидаясь, пока мать уснет, а потом потрусил домой.
На следующий день Сайлас с огромным синяком под глазом сидел во дворе рядом с Флик и хмуро смотрел, как она полирует только что вынутые из печи горячие тарелки. Ах, если бы только у него были деньги, думал Сайлас. Он взял бы с собой Флик и удрал отсюда подальше – туда, где мать не смогла бы его разыскать. Вся мастерская уже знала о его коллекции. Утром, во время короткой, но жестокой расправы со «спятившим» сыном, мать Сайласа, обладавшая громким, как у мужчины, голосом, не преминула оповестить всех работников гончарной мастерской, что ее младший, должно быть, повредился в уме, коли начал собирать по окрестностям старые кости и черепа. Рассказчицей она была неплохой, и работники буквально покатывались от хохота.
«Только представьте, целый мешок оскаленных звериных черепов! – вопила мать, не переставая работать кулаками, так что Сайлас едва успевал уворачиваться. – И где он их только набрал?! Только старьевщики и сборщики костей этим подрабатывают, да и то не у нас, а в Лондоне! Нет, этот маленький мерзавец точно спятил. Я знаю, это его отец виноват! Я всегда подозревала, что он спьяну приложил сыночка башкой об пол, когда тот был еще младенцем!..»
Наконец экзекуция закончилась, и Сайлас, получив последний пинок, пулей вылетел во двор мастерской, где он до обеда месил глину и подносил к печам только что снятые с гончарных кругов тарелки, чашки и блюдца. Но стоило ему только присесть отдохнуть и полюбоваться ловкими движениями Флик, как кто-то крепко взял его за плечо. Обернувшись, Сайлас увидел перед собой хозяина мастерской и машинально пригнулся, ожидая повторения утренней трепки. До сих пор разговаривать с хозяином ему не приходилось – во дворе мастерской он появлялся довольно часто, но, конечно, не снисходил до беседы с мальчишкой-подмастерьем. Несколько раз Сайлас видел его и в городе в сопровождении разодетой в пух и прах тощей жены и шести дочерей-погодков, которые были так похожи друг на друга, что Сайлас удивлялся, как родители их не путают.
– Это ты собираешь черепа? – спросил хозяин, и взгляд Сайласа испуганно заметался из стороны в сторону. Он смотрел куда угодно – на потемневший кирпич обжигных печей, на Флик, на корзину с глазуровочными кистями, на стопку еще не обожженных тарелок – но только не на хозяина. Что он с ним сделает, если Сайлас скажет «да»?
– Это ты младший сын миссис Рид?
– Да… сэр…