Мастерская пряток

Леля вся в напряжении, даже отвечать Кате не хочется. Она во все глаза смотрит на маму, делает несколько глотков молока и оборачивается к папе. Чем все это кончится? Ждет не она одна, ждет и кухарка Марфуша.

В душе Марфуша не одобряет барыню — и больной муж, и малые дети, а ей все неймется. Только отказать барыне ни в чем не может. Барыня не за себя страдает, за народ. Вот ту красивую барыню, которая приезжала к ним ночью без вещей, арестовали, ей грозит каторга. Она и подала Марии Петровне весточку, просит помощи. Как отказать в помощи человеку? Такая красавица, барыня настоящая, и повадки, и стать, и одета с иголочки — и ее закуют в цепи да погонят этапом вместе с ворами да разбойниками. Да еще вырядят в халат с бубновым тузом на спине. Марфуша гостила у сестры во Владимире и видела, как гнали осужденных по этапу в Сибирь. Страшное дело — впереди мужчины в цепях и в этих проклятых халатах с бубновыми тузами. Среди каторжан были и женщины. Правда, без тузов на спине, но уставшие и изможденные, просто сердце обрывалось. По обеим сторонам процессии солдаты с ружьями. Впереди на кауром жеребце офицер с таким злым лицом, что кровь застывала в жилах. Вдоль улиц стоял простой народ. Бабы плакали и совали в руки каторжанам — кто копеечку, кто сайку. Солдаты грубо отталкивали баб прикладом и ругались безбожно. Прошли, сердечные, по городу, и осталось после них лишь облачко пыли.

В ту ночь Марфуша не могла сомкнуть глаз, плакала да стояла на коленях перед иконой Иверской божьей матери, вопрошая, что творится на белом свете. Женщин с детьми на руках гонят в Сибирь на каторгу. И вот теперь такая участь ожидает и Марию Эссен, о которой ей все уши прожужжала Леля.

Но не только Эссен тревожила Марфушу, в конце концов такая судьба могла постигнуть и Марию Петровну. Василий Семенович пытается удержать ее, да не может. Сердце у Марии Петровны большое, и горе людское, как свое, принимает.

Вот и стояла Марфуша молча, ждала, чем окончится спор между супругами.

— И все же я вынужден вернуться к разговору, извините за назойливость, — начал Василий Семенович, усаживаясь поплотнее в креслице, стараясь привлечь к разговору и девочек, и Марфушу. — Вы переступаете всякие нормы поведения — и церковные, и человеческие. Вы — мать и жена, и эти обстоятельства должны определять поведение.

И Марфуша и Леля загрустили — опять папа перешел на изысканную вежливость, которая всегда кончалась ссорой. У мамы на щеках вспыхнул румянец и в голосе появились чужие хрипловатые нотки, которые служили признаком волнения, глаза сузились.

— По-моему, свои обязанности матери и жены я несу свято. Но вы забываете о гражданских обязанностях, от которых не может быть свободен ни один уважающий себя человек. Урок гражданственности я считаю необходимым преподать и своим детям, ибо физическое воспитание никак не отделяю от нравственного! — отрезала мама, кутаясь в оренбургский платок, и нахохлилась, как большая птица.

— Таскать девочек по тюрьмам — урок гражданственности! — прокричал папа и с изумлением, словно впервые видел маму, посмотрел на нее. — Вас просто нужно связывать и запирать в доме… Нет, в лечебнице… Да, в психиатрической лечебнице! — Папа кричал. Проступили красные пятна на шее, и начался кашель. Он глотал слова и кашлял, кашлял…

Леля подошла к папе, подала стакан с водой и достала из буфета пузырек с пахучими каплями. Так обычно делала мама, когда начинался приступ. И слово «приступ» она запомнила от мамы.

— Вы не смеете говорить такие гнусности, да еще с завидной откровенностью! — Мария Петровна сжалась, словно приготовилась к прыжку, и повторила жест папы, прихлопнув рукой по скатерти. — Впрочем, что можно ожидать от легального земца. Вы струсили, отказались от борьбы и занялись, как писала «Искра», безвредным для правительства лужением умывальников. Гражданственность для вас пустой звук. Но девочек увлечь в обывательское болото не позволю. Они малы, очень малы, но и для них придет час, как для каждого честного интеллигента в России, выбрать свой путь.

— Я запрещаю этот вояж… Запрещаю властью мужа… Не доводите меня до крайностей. Во что по вашей милости превратился дом, от ночных гостей с ума сойти можно. Ваши постоянные отлучки неизвестно чем могут кончиться. И всего этого мало! Теперь начинаются сомнительные вояжи!.. — Папа пил воду мелкими глотками и кричал, покраснев от натуги.

Мама выпрямилась и презрительно бросила:

— Запрещать мне ничего нельзя — и это вы прекрасно знаете. От долга совести я не отступлю — и это вы знаете. Разговор, недостойный обоих, прекращаю.

Мама скомкала салфетку, которую обычно за столом держала на коленях, и громко отодвинула стул. Обычно при ссорах первым уходил из-за стола папа — сегодня хлопнула дверью мама.

ПРОТЕКЦИЯ

В Вологду приехали ранним утром. Мама разбудила сонных девочек, одетых в бархатные пальтишки. Вологда намного севернее Саратова, и погода могла быть холодной, хотя стояли последние дни мая.