Мастиф (СИ)

Отвернулся и добавил — спокойно, словами завершая хорошо сделанную работу:

— Разбить здесь все. Сжечь дотла. На сегодня — хватит.

До чего же хорошо на улице! Тепло, солнце, живи — не хочу, радуйся каждой прожитой секунде. Не надо никуда идти, делать не нужную работу, никому не должен, ни за что не отвечаешь. Только за себя самого — это уже громадная ответственность, и вряд ли кто-то сможет нести больше. Вырвался таки, сумел, не струсил — из болота, с цепи, прорвал паутину. Он теперь большая муха, даже не муха — оса, безжалостная, с тонким гладким жалом. Повезло ведь, просто повезло — с грузовиком, с автоматами, с друзьями — и разве такое везение можно упускать? Надо хватать удачу за хвост, пусть ощерится клыками, ты уже не боишься. Не надо вскакивать на подножку уходящего поезда — надо останавливать весь состав.

— Шпаков, верно, уже все поле перепахал, — сказал Наиль, кашляя от дыма. — Мы ему грузовик через час обещали. А сейчас сколько? Кощей, сколько времени?

— Полпервого.

— На поле поедем. Потом пожрем, — решил Александр.

Серега вышел на поле и с удовольствием увидел, что не все уехали на грузовике с Сашей. Кое-кто остался, вышел в поле — с лопатами, с тачками, высятся тут и там мешки. Единственное, что не понравилось — многие слишком далеко от того места, где вчера закончилась работа. Две парочки аж на середину убежали. Шпак смотрел из-под ладони — солнце стояло высоко, наверно уже час времени, к обеду.

Но что это? Куда они так бегут, словно воры? Ведь разрешили же, сказали — на всех хватит, зачем спешка? Сергей оставил упряжку у крайней борозды, сам пошел к людям. На него озирались угрюмо, чуть ли не со злобой. Старухи какие-то, молодежь поплевывает семечки, рожи испитые. Он постоял и пошел дальше — к четверке посередине поля, с возрастающим недоумением ступая по покореженной земле. Потом он догадался, что пришедшие сегодня воровать копают не все кусты, а мелкую картошку отбрасывают, это понятно. Но зачем выкидывать большую? Плохо лежать будет? Но это же не скороспелка, не Бородянская какая-нибудь, а самая настоящая Невская, с синевой в кожуре, с яркими глазками, и лежать будет долго, если нормально перебрать. Две пожилые женщины, два серых мужичка — идут, даже не выкапывают, а выдергивают ботву из сыпучей земли, берут один куст через десять.

— Мужики, вы чего делаете? — громко спросил Шпаков.

Они остановились, смотрели на него с неприязнью, перехватили лопаты.

— Шли бы с начала, зачем поганить-то… — произнес Сергей рассудительно.

Один из мужичков далеко сплюнул, осмотрел Шпакова с головы до ног:

— Чего вылупился? Иди, куда шел.

— Чего, больше всех надо? — поддержала женщина.

Серега нахмурился, он не сомневался в своей силе и правоте, просто хотел помочь другим. Он же их всех положит, одной левой землю жрать заставит…

— Вообще-то, это мое поле, — сказал он, скрывая угрозу, напрягая плечи, готовясь взять за шкирки и поволочь — к концу поля, заставляя выкапывать все, до самого последнего…

— По еб…щу захотел?

— Ваня, дай ему!

— Ты чего, мужик? Ох…ел?

— Да я вас сейчас, — сказал он вполголоса и почувствовал, как сзади ударили — лопатой, лезвием, в шею, почти не больно. Это даже не удар — так, приласкали. Шпак хотел развернуться, но почувствовал, что ноги больше не держат, кромка леса мелькнула перед глазами, а сверху обрушился еще удар — опять лопатой, тяжелые у них лопаты, мать — и еще, и еще…

Сашка въехал на поле, и сразу понял, почуял — не то. Владимирцы стоят, запряжены в старую копалку — ну, Шпак, молодец! — людишки странные копаются, а вон там парочка уж чересчур лопатами машет… И через мгновение догадался, понял, заорал:

— Ребята, окружай! Шпака убивают! Артемич — руль держи! Мать твою в п. ду через жопу!

Выскочил, последние патроны — в воздух, чтобы остановились, чтобы отвлеклись, перестали махать лопатами. Страшно даже подумать — ведь за самый край рукоятки держат, над головой замахиваются, сволочи, деревня, дубье дремучее, так ведь и убить можно. Из кузова горохом посыпались бойцы, — уже бойцы, все знают, все схватывают на лету, — рассыпались, широким полумесяцем — никто не уйдет.

— Гони! Артемич, гони, старая ты калоша, баклажан гребаный…

Двигатель не ревел — он выл, правая педаль до конца в пол, на второй передаче, волны земли расходятся в стороны — только бы успеть! Бросили лопаты, побежали, не уйдут, поздно, сволочье.

— Серега! Шпак! — даже смотреть больно. На голове, сквозь русые волосы — рубленные раны, точно топором, а не лопатой, и не одна, не две — десяток, и в шее — глубокий багровый провал, и спина — словно банку с краской опрокинули.

— Не трогай, не трогай его! — орал Артемич. — Носилки надо! Всем вместе надо. Не трогай!

— Тимур, ко мне! Наиль, сюда! Стачечники, первая бригада, вторая линия, расточка! — орал вне себя Александр.

— Борт руби! Отстреливай его, твою…

Какой борт? О чем они говорят? Что вообще собираются делать?

С грохотом оторвался правый борт грузовика. Это молодцы, хорошо придумали, правильно, умницы.