Мастиф

— Не поеду. Чего я в вашем городе забыл? Чем жить буду? Человек я маленький, что мне — картошечки на зиму только надо. Электричество до сих пор есть, не плачу я за него. Ты, знаешь, лучше мне котеночка привези. Мыши одолели — страсть!

— Привезу, дядя Леша. Обязательно привезу, — бормотал Александр, заводя уазик.

— Ежели выживу, — добавил он под едва слышимый рокот мотора.

* * *

Загнав машину в гараж, Александр не стал спешить, не бросился сразу домой. Двухэтажная четырехподъездная железобетонная коробка в центре леса. Когда-то это была их гордость, их крепость, шанс на жизнь в довольстве и одиночестве на четверых. Тогда, пять лет назад, казалось, что они вырвали у судьбы не кусок, а кусочище, счастливый билет на оставшуюся жизнь. Что они знали о жизни — молодые, пробивные парни, работящие и честные? Они даже не знали, что судьбе предстоит свести их вместе еще раз, стать не просто друзьями, а одной семьей, где все равны; бригадой, в которой крепость слова нерушима, а плечо товарища — это практически твое плечо. Они вернулись из столицы, в разное время, но одинаково нищие, кто на своих ногах, а вот Саша — на костылях, и не догадывались что где-то там, на небесах, говоря высокопарно, уже скована цепь их судеб. Они поступили на один завод, и, хотя работали в разных цехах, но всегда помнили друг о друге — помнили, что когда-то все вместе, на одном поле, подставляли лица одному ветру, смеялись на одни и те же шутки, пили из одного стакана.

Завод не работал целый месяц, только в литейных цехах, на дне печей плескались кусочки железной лавы, и они, Саша, Андрей, Сергей и Наиль, встретились у холодной тридцатитонной «карусели», и решили, что будут пытаться поймать удачу за хвост. Последний раз. Дальше — край. На последние деньги поехали в столицу, снова, но не для того, чтобы пробовать закрепиться. Хватило, хватило первого раза, в холоде, в голоде и грязи, в вымершем двенадцатиэтажном здании храма знаний. Нет, они решили просто заработать деньги, эти разноцветные бумажки, проклятие и радость цивилизации, шуршащий кусок хлеба. Тогда их еще было восемь, но половина ребят сломалась — не выдержали, не смогли.

Приехав обратно, они уже вместе решали, что будут делать с общими деньгами. Ведь договор заключался на всю бригаду… Не купили, не выкупили, поступили хитро, как настоящие москвичи — взяли в аренду кусок земли между городом и областью. Землю, на которой уже стоял их будущий дом. Недострой разорившегося государства, с погашенным долгом, но хитро спрятанными пени на этот долг. Пока они об этом не знали, на московские деньги перекрыли крышу, заливали битумом и гидроизолом. Сколачивали косяки, вместе не пробурили, а выкопали колодец, провели в лес канализацию, честно решив использовать ее как компостную яму, вывозить раз в год на поля. Руками, крепкими пальцами, простым инструментом — провели тепло, поставили котел, который жрал все, что может гореть, чердак засыпали пенопластовой крошкой, найденной на близлежащей свалке. Насчет электричества договорились быстро — Наиль работал электриком на заводе. Один счетчик на всех. Вода, горячая и холодная — от одного насоса, через водонакопительный бак на чердаке. Один подъезд под жилье, второй стал мастерской, третий — под склады, четвертый в аренду. Первыми арендаторами стали китайцы.

— Вот черт, — выругался Александр.

На второй год, когда дом уже начал жить, когда они перевезли мебель, с прибаутками ввели в квартиры с голыми бетонными стенами любимых женщин и будущих жен, когда нашли, опять же на свалке, залежи старых кирпичей и рубероидных крыш, когда устроились в совхоз, собрали на последние копейки трактора, отчистили от ржавчины и заварили трещины на плугах, когда начали жить, вдохнув полной грудью и впервые ощутив, что они не просто рабочая, а настоящая, буйная, почти всемогущая — сила…

Государство явилось неожиданно, поздним вечером, с оружием, с масками на лицах. Сначала взялись за китайцев, а потом пошли к четырем мужикам, заломали руки, и Наиль, горячий и дерзкий татарчонок, схватился за газовый баллончик. Что он против автоматов? Оказалось, что это очень серьезно, почти восстание, преступление против общества, против здоровяков, каждый из которых, наверно, весил вдвое против тщедушного Наиля… Его били, долго, в основном по животу, потом забрали, отпустили на третий день. Ах ты сволочь… И вот здесь поднял голову бумажный зверь, высунула шершавый язык неведомая и невозможно огромная «пеня».

Глава 9