Мать

Учитель. Усталый, возвращаюсь я из пивной. В голове еще гудит от спора с этим дураком Захаром, который меня обозлил опять: постоянно он мне возражает, хотя я безусловно прав. Я рад покою в своих четырех стенах. Не принять ли мне ножную ванну? И не почитать ли при этом газету?

Мать (входя). Как, вы уже дома, Николай Иванович?

Учитель. Да. И приготовьте мне, пожалуйста, горячую ванну для ног. Я приму ее на кухне.

Мать. Очень хорошо, что вы пришли, Николай Иванович, очень хорошо, потому что сейчас вам придется опять уйти. Только что передала мне соседка, что приятель ваш Захар Смердяков заходил час тому назад. Ничего не велел передать. Ему надо срочно поговорить с вами лично.

Учитель. Пелагея Ниловна, я весь вечер провел с Захаром Смердяковым.

Мать. Вот как! Да, но в кухне неприбрано, Николай Иванович. И белье развешано.

Из кухни доносятся приглушенные голоса.

Учитель. С каких пор мое белье разговаривает, пока сохнет? (Замечает самовар в ее руках.) И с каких пор мои рубашки чаевничают?

Мать. Признаюсь, Николай Иванович, - мы тут немножко разговорились за чашкой чая.

Учитель. Ага! Кто такие?

Мать. Не думаю, чтоб вам с ними было приятно, Николай Иванович. Это люди небогатые.

Учитель. Так, значит, разговор снова о политике! А не здесь ли и безработный Зигорский?

Мать. Да. И с ним жена, и брат его с сыном, и дядя, и тетка. Все очень толковые люди. Думаю, и вы с интересом послушали бы их разговоры.

Учитель. Разве, Власова, я вас не поставил в известность, что никакой политики в своем доме не потерплю? И вот нате вам - прихожу я усталый из пивной и обнаруживаю, что кухня моя полна политики. Я поражен, Власова, крайне поражен.

Мать. Мне очень жаль, Николай Иванович, что пришлось вас разочаровать. Я рассказывала им о Первом мае. Они о нем слишком мало знают.

Учитель. Что вы смыслите в политике, Пелагея Власова? Как раз сегодня вечером я сказал приятелю своему Захару (а он очень умный человек): политика - это самая трудная и самая непонятная вещь на земле.

Мать. Вы, конечно, очень устали, утомились. Но будь у вас немного времени, мы все так думаем, что вы могли бы многое растолковать нам, и особенно насчет первомайских событий, которые очень непонятны.

Учитель. Должен сказать - у меня мало охоты препираться с безработным Зигорским. Попытаться изложить вам основы политики - это максимум, на что я мог бы согласиться. Но вообще-то, Власова, мне очень не нравится, что вы знаетесь с такими сомнительными людьми. Захватите-ка с собой самовар, немного хлеба да несколько огурцов.

Идут на кухню.

В

Мать учится читать

Учитель (перед классной доской). Значит, вы хотите научиться читать? Не понимаю, на что это вам в вашем положении. Да и кое-кто из вас для учения староват. Но я попытаюсь это сделать. Только ради вас, Власова. Есть у всех у вас чем писать? Ну вот, я пишу три простых слова: "сук", "лог", "сиг". Я повторяю: "сук", "лог", "сиг". (Пишет.)

Мать (с тремя остальными сидит за столом). Скажите, Николай Иванович, почему именно "сук", "лог", "сиг"? Мы ведь старые люди, нам бы поскорее выучиться нужным словам.

Учитель (улыбается). Видите ли, совершенно безразлично, на каких примерах вы учитесь читать.

Мать. Разве? А как, например, пишется слово "рабочий"? Это интересно Павлу Зигорскому.

Зигорский. "Лог" ведь слово, которым не пользуются.

Мать. Он же металлург.

Учитель. Но буквами этого слова пользуются.

Рабочий. Но буквами в словах "борьба классов" - тоже пользуются!

Учитель. Да, но надо начинать с простейшего, а не с трудного. "Лог" это просто.

Зигорский. "Классовая борьба" - много проще.

Учитель. К тому же никакой классовой борьбы не существует. Это прежде всего надо понять.

Зигорский (встает). Если для вас не существует классовой борьбы, мне нечему у вас учиться!

Мать. Тебе надо здесь научиться читать и писать, и ты это сделать можешь. Чтение - это уже классовая борьба!

Учитель. Совершенная чепуха! Что это значит: "Чтение - это классовая борьба"? К чему вообще эта болтовня? (Пишет.) Вот слово - "рабочий". Списывайте!

Мать. Чтение - классовая борьба. А значит это вот что: если бы солдаты в Твери могли прочитать наши плакаты, они, пожалуй, не стали бы в нас стрелять. Ведь там были одни крестьянские парни.

Учитель. Послушайте: я сам учитель. Восемнадцать лет я учу людей читать и писать, но вот что по совести я вам скажу: все это чепуха. И книги чепуха. От них человек только делается хуже. Простой крестьянин уже потому лучше, что его еще не испортила цивилизация.

Мать. Так как же пишут "классовая борьба"? Павел Зигорский, надо крепче нажимать рукой, а то она дрожит, и получится неразборчиво.