Мать

— В собаку не верю, а вот насчет орла смеяться не стоит. Когда я был маленьким, сам видел, как орел унес с нашего двора тяжеленного барана.

Сбегав еще раз вниз, Антиоко принес известие о том, что больного нагнали на дороге, когда он возвращался на плоскогорье, чтобы умереть там. Он шел в сильнейшей лихорадке, как лунатик, и чтоб не сердить его — не дай бог станет хуже, — родственники довели его до самой хижины.

— Садись и поешь, — приказал мальчику священник.

Антиоко занял прежнее место за столом, однако сначала взглянул на мать священника, чтобы понять, как она посмотрит на это.

Она улыбнулась ему и кивнула, чтобы слушался. И ему показалось, что он стал членом их семьи.

Ему, наивной душе, и невдомек было, что мать и сын, поговорив о бегстве старика, боялись остаться одни. Мать то и дело замечала, что блуждающий, тревожный взгляд сына вдруг останавливается и делается твердым и бесстрастным, подобно камню, из-за беспросветного мрака, охватившего его душу. И он тоже вздрагивал, видя, что она наблюдает за ним и догадывается о его переживаниях.

Подав еду, она больше не входила в столовую.

В полдень снова подул ветер, но легкий и теплый, западный, от него лишь слегка трепетала, поблескивая, листва кустарника, что рос на скале. Вся комнатка оживилась игрой отблесков этой листвы и переливчатым светом, падающим из оконца под потолком, в котором виднелось небо, пересеченное серебристыми струнами тонких облачков, и казалось, ветер играет на них свою нежную музыку.

Вдруг раздался стук в дверь, и очарования как не бывало. Антиоко побежал открыть. Молодая вдова, бледная, с испугом в больших черных глазах, хотела поговорить со священником, а маленькая девочка, которую она крепко держала за руку, тянула ее назад и вся выкручивалась при этом. Ее черные волосы выбивались из-под красного платка, и на мертвенно-бледном лице горели, словно у дикой кошки, зеленые глаза.

— Она больна, — сказала вдова, — я хочу попросить священника, чтобы он прочитал Евангелие и изгнал злого духа, который вселился в нее.

Антиоко, приоткрыв дверь, немного растерялся и даже испугался. Не время теперь беспокоить священника по таким делам. Однако девочка, которая продолжала выкручиваться и, стремясь вырваться, пыталась укусить мать за руку, вызывала жалость и тревогу.

— В нее вселился злой дух! — прошептала мать, краснея от стыда.

Тогда Антиоко, уже не колеблясь, впустил ее и даже помог ввести девочку, которая цеплялась за дверной косяк.

Узнав, о чем идет речь, — третий день уже, как маленькая больная находилась в таком возбужденном состоянии, пыталась убежать и оставалась глухой ко всем увещеваниям, — священник велел подвести ее ближе, взял за плечи, осмотрел глаза и рот.

— Наверное, долго была на солнце? — спросил он.

— Нет, дело не в этом, — тихо ответила мать. — Я думаю, в нее вселился злой дух. Вот, — добавила она со слезами, — теперь моя девочка это уже два существа.

Священник встал с намерением пройти в свою комнату за Евангелием, но тут же раздумал и послал туда Антиоко.

Книгу раскрыли на столе, и священник, возложив руку на голову девочки, которую мать крепко держала, опустившись на колени, принялся читать:

— «…И тогда Христос прибыл в страну Гаргесинскую, реченную Галилеей. И когда он сошел с лодки, его встретил бесноватый, вышедший из пещеры, где погребали мертвых. Был он наг и вид имел свирепый. И когда он увидел Христа, закричал громко: „Иисус, сын божий, что тебе до меня? Что общего есть между нами? Зачем пришел ты сюда мучить меня?“»

Антиоко перевернул страницу, смотря на руку священника, лежавшую на столе, и на словах «Что общего есть между нами?» заметил, что рука эта слегка задрожала. Он тут же взглянул на священника и увидел, что его глаза полны слез.

Охваченный сильным волнением, мальчик тоже опустился на колени рядом с вдовой, не переставая держать книгу, и подумал: «Он — самый добрый человек на свете. Он плачет, читая слова божии». И не решался больше поднять на него глаза, только свободной рукой дергал девочку за юбку, чтобы она тоже опустилась на колени, правда, с тайным опасением, что злой дух, выйдя из нее, переселится в него.

Одержимая злым духом девочка перестала выкручиваться. Она выпрямилась и, казалось, стала выше ростом, вытянула тонкую шею, выпятила подбородок над узлом красного платка и устремила глаза на священника. Рот у нее открылся, и казалось, слова Евангелия и шелест листвы на скале зачаровали ее. Внезапно, стоило Антиоко посильнее дернуть за платье, она тоже опустилась на колени. Рука священника, которую он держал на ее голове, повисла в воздухе, голос его задрожал.

— «…Человек же, из которого вышли бесы, просил его, чтобы быть с ним. Но Иисус отпустил его, сказав: „Возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе бог…“».

Священник умолк и отвел руку. Девочка, совсем успокоившись, повернулась и посмотрела на Антиоко. В тишине еще отчетливее стал слышен шелест листвы и далекие удары каменотеса.