Мать четырех ветров

— Та самая, Брошкешевич ее зовут. Я пока все эти «шчш» выговаривать научилась, чуть не поседела. А она, представь, спать мне не позволяла, пока я весь этот шипящий комплект правильно не произнесу. И, главное, заявила: «Я старше, значит, покорности и послушания от тебя жду». Заноза белобрысая! Думает, раз через неделю мэтрессой станет, ей надо мной издеваться позволено!

Мы немного помолчали.

— Я прощения попросить хотела, — наконец проговорила Эмелина. — Ну, за то, что в смерти Игоря тебя обвиняла.

Я пожала плечами и засеменила к двери. Без ежеминутного моциона мои мышцы расслаблялись и пояс врезался в тело.

— Чего молчишь?

Я крохотными шажочками отправилась к окну.

— Жду, когда ты извиняться примешься. Начинай!

Расставленные на манер коромысла руки придавали моей походке непередаваемое изящество.

Донья Гутьеррес возмущенно надула губки, гладкая кожа лба собралась складочками.

— А что я должна была подумать? Являешься вся такая… А он там, весь такой… А мы с ним, между прочим…

Соседка зарыдала, будто опустила какую-то внутреннюю заслонку, и достала из рукава шелковый платок. Я приблизилась и погладила ладонью ее блестящие волосы.

— Мне очень жаль бедного мальчика. И жаль, что у вас с ним ничего не получилось.

— Я тебя ненавидела, — всхлипнула Эмелина, схватив меня за руку. — За то, что он за тобой ухаживать принялся, а ты его будто не замечала. А он красивый был и умный очень и забавный.

— А помнишь, как он нас спасать явился? Глаза горят, сам весь такой благородный, — шмыгнула я носом. — А как мы с ним из окна сиганули, а ты в обморок брякнулась?

По щекам потекли слезы; те, которые я не смогла выплакать по своему прошедшему счастью, теперь лились из-за чужой оборванной жизни и были они горькими и очень искренними. А Эмелина продолжала бормотать:

— Кровавая пелена глаза застит, будто бычья ярость напала, в ушах только шум какой-то, ору, а слов своих не слышу. Прости меня, Лутеция! — Темпераментная соседка полезла обниматься. — На вот платочек, он еще с одной стороны сухой. Слезы утри.

— Ты с Иваном, что ли, дружишь? — удивленно шмыгнула я носом, разглядывая вышитых красных петушков на шелковом канте. — Просто один мой рутенский знакомый именно такими птицами носовички украшает.

Я припомнила, как удивилась, узнав, что Ванечка, в свободное от «холинья и лелеянья» дядюшки Колоба время, вышиванием увлекается. Представить в его огромных ручищах тоненькую иголку было делом нелегким.

Эмелина чуточку посвежела лицом, отвлекшись от скорбных дум. Тень улыбки тронула пухлые губки.

— Не знаю я никаких рутов, кроме тебя. Мало ли у нас платков этих? Даже ты, известная скряга, на прошлой неделе дюжину новых себе заказала.

— Ага. Только я всегда простые беру, без вышивки, они дешевле. И ничего я не скряга. Просто лишних трат не люблю.

— Ну, так, может, ты этот платок к нам и притащила, раз говоришь, твоего знакомого вещица, а потом прачки что-то напутали… Точно ты! Чудо бережливости — абсолютная прибыль! Не заплатил, значит, сэкономил!

Я не смогла терпеть эдакие поклепы и щелкнула Эмелину по лбу, она схватила меня за плечи и повалила на кровать. Я завыла от боли, прекращая потасовку.

— Ты не находишь, что мы слегка отклонились от темы разговора?

Запыхавшаяся соседка поправляла прическу.

— Мертвое к мертвому, живое к живому. Мы, люди моря, долго скорбеть не привыкли. Наши печали вода забирает.

Я на секундочку задумалась.

— А ведь мне узнать нужно, кто Игоря убил.

— Зачем? — недоуменно спросила уже совсем пришедшая в себя девушка. — Для разбирательства специально обученные люди есть, а мы студенты, у нас другие обязанности.

— Ты не понимаешь? Пока настоящий убийца не отыщется, надо мной подозрение висеть будет. Как меч над тем парнем из грецкого мифа.

— Понимаю, — задумчиво протянула Эмелина. — Думаешь, стоит знакомых о той ночи порасспрашивать?

— К Бланке дель Соль зайди, ее охранные заклинания по всему Квадрилиуму развешены.

— Хорошо… — Эмелина опять поправила локон извечным женским жестом. — Зеркала у тебя нет?

— А ты принести не могла, хоть ручное?

— Меня не предупредил никто. Мэтр Кляйнерманн велел одеждой подобающей тебя обеспечить. А свидание у тебя с кем? С милым другом, который тебя инициировал?

— Нет, с другим человеком, — покраснела я. — Только, кажется…

— Вот ведь шустрая какая! — то ли восхищенно, то ли осуждающе ахнула соседка. — Как ты умудрилась под арестом еще одного поклонника себе наколдовать? Научишь?

— Меньше интереса к подобным вещам демонстрировать надобно, — раздался от двери серебристый голосок. — Поскольку мужчины по природе своей ближе к диким животным и предпочитают азарт охоты безмятежному существованию.

Серьезный взгляд голубых глаз остановился на мне.

— Помнишь меня?

Я кивнула. Спутаешь ее с кем-нибудь, как же. Русалочьи волосы, разделенные прямым пробором, прозрачные глаза и звездочка родимого пятна на правой скуле. Ляшская княжна, которой мы с Эмелиной не так давно перемывали косточки, меж тем продолжала:

— Сеньор ди Сааведра попросил меня быть твоей компаньонкой на сегодня.