Мать или Новый Вид (Том 2)

Я хотел видеть, это было первым моим стремлением, когда я прибыл в Ашрам: по мне, йога была прежде всего неким обучением зрения, которое происходит во время медитации с закрытыми глазами. Я был убежден, что было нечто, что стоило увидеть. Что? На самом деле я не знал. Действительно, я вовсе ничего не знал, я был "добрым малым" с Запада в состоянии бунта, и любой способ изменить мир априори казался мне превосходным: Европа просто душила меня. Но я подразумевал материальное изменение мира. Дух был интересен для меня на уровне двух моих ступней. И таким я и был, получая свое первое и довольно разбивающее обращение из рук Матери: в действительности, я годами оставался потрясенным им. Дважды в неделю она вызывала меня к себе под тем или иным предлогом работы и рассказывала мне. Это началось в 1957. Я принимал свою работу как часть жизненных "обязанностей", но я вовсе не искал или даже хотел привилегии персонально встречаться с Матерью. По мне йога делалась в своей комнате, в одиночестве, а также во время гуляния по улицам в состоянии некоторой жажды. Мать исподтишка смеялась, слушая меня самым серьезным образом, и попутно припоминала тысячу и один случай из ее жизни, из Тлемчена, из ее опытов... что постепенно, почти незаметно разрушало весь мой способ видения мира. Это были ее опыты, тут нечего сказать, это не теория -- с Матерью никогда не было какой-либо теории. А когда она говорила... о, эта чудесная смесь грома и мягкости и смеха, всегда смеха, едва скрываемого поддразнивания, и затем те внезапные вспышки света, которые раскрывали перед тобой грандиозные панорамы: ты оставался погруженным там и начинал вместе с ней видеть вещи. Ты видел, когда она говорила, это как если бы делалась осязаемой сила истины, как если бы приходило живое слово, вибрация, которая заставляла видеть; и всегда, в самые неожиданные моменты, когда она просто смеялась или говорила о некоторых "пустяках", внезапно расширялись ее безмерные алмазные глаза, и ты вступал в нечто иное, это было там конкретно. Это было вне обсуждений: вы же не обсуждаете фонтан. Я выходил оттуда, тряся головой: о, эта Мать!... Я чрезвычайно боялся быть чем-то пойманным, я не хотел быть пойманным, чем бы там ни было -кроме как самим собою, конечно же. Каждый является своей собственной наилучшей ловушкой. И я не очень хорошо понимал, зачем она рассказывала мне все это -- так много потерянных сокровищ, никогда не записанных, я не имел ни малейшего представления о том, что это было начало истории нового мира (*) (* В действительности, поначалу она даже не хотела, чтобы записывали ее слова; потребовалась индейская хитрость и соучастие Павитры, чтобы внести магнитофон: Если мы доберемся до конца, тогда не нужно ничего записывать, - сказала она, - все и так будет самоочевидно; а если мы не дойдем до конца, тогда нет надобности тратить ленты и добавлять еще одну историю о неудавшейся попытке. Так вот.) Это было "интересно", как бы там ни было! И так я ходил туда неделю за неделей, не совсем понимая, до какой степени она раскачивала меня своими тысячами историй, которые казались пустяками: было так, как если бы она медленно формировала во мне другой способ хождения по земле. Мне потребовались все эти годы, чтобы понять, сколь упрямо, болезненно, неослабно мы, человеческие существа, зажаты в тюрьме определенного атавизма. Это тюрьма из стекла, но более прочного, чем бетон, и через нее проходит только один тип лучей -- а мы воображаем, что обладаем всем мировым спектром! Мы видим все через маленький, определенным образом окрашенный луч или, если предпочтем, через бесцветный. Она разрушала мои стены... мягко, потому что любила меня (я не знал почему, также). Она могла разрушить все, за исключением моей маленькой бесконечности наверху; это было неприкасаемо, это было мое большое убежище. Тем не менее, она разрушила и его, после десяти лет осторожного приближения. Я был тогда так крайне ошеломлен, что это стало для меня подобно третьему рождению в мире -- в мире, который больше не был атавистической ложью материального рождения, не был полу-ложью духовного рождения наверху... это было как возрождение в материи, но в странного рода материи, которая не переставала изумлять меня.