Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад

Я без ума от Аннетт Келлермен. И всегда была. Она известна как «Русалка за миллион долларов», танцевала ею самой поставленный балет в аквариумах с водой, и отчасти благодаря ей возникло синхронное плавание. Слава и богатство (и любовь всей жизни, да) – побочные продукты. Роскошная, шокирующая, изобретательная, артистичная, она – сон, бездыханный, плавучий, переполненный радостью того, как ее погружение запечатлевает чистоту каждого мига. Земля и люди на ней, что все время толкаются, – вот от чего она жаждала бежать. Она была очень отсюда – и очень из другого мира.

Как-то раз я пошла плавать после болезненно долгого перерыва без бассейна, и моя радость от пребывания в воде помогла «Русалочке» всплыть в моем сознании – как истории, которую я бы с удовольствием изобрела заново. По многу часов я могла оставаться в мире Аннетт. Наверное, вот так прост мой выбор сказки.

Я перечитала оригинал Ханса Кристиана Андерсена, и – о господи! – по-моему, принц либо чудовищно жесток, либо поразительно туп. Поначалу я хотела выдумать умного, заботливого мужского героя, даже с поправкой на то, что он делает катастрофическую ошибку, путая любовь с погоней за красивой идеей. Некоторым критикам не нравится то, что они воспринимают Андерсенов добродетельный финал и его мучительное описание немой женщины, жертвующей собой ради легкомысленного богатого юноши, но меня вполне захватило, насколько сильно его история – о классическом любовном треугольнике, таком, что избегает традиционно счастливой (сказочной) развязки: разбитая, сверхтерпеливая, безответная женщина умирает за любовь и не может объясниться, а сама наблюдает, как мужчина (с которым она делила глубокую дружбу) заменяет ее на идеал посвежее и помоложе.

Эта история стара как мир. От нее я и танцевала. В сердце Андерсеновой поразительно меланхоличной истории – борьба за уравновешивание смертных желаний и поиска бессмертия, вечности – как бы мы это ни называли. Во мне есть глубинное сострадание – оно есть у всех нас – сущностной дилемме желания, чтобы страсть, любовь и дружба с одним человеком росли, а не отмирали лишь потому, что время прошло. Много чего можно сказать и о борьбе с потребностью отделять человеческую любовь от того, что мы склонны звать святым.