Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад

Туалет используют заодно как кладовку – шесть деревянных кроваток свалены в углу, составлены в стопу или аккуратно стоят вдоль стены. Как раз для братьев, которые по счастливой случайности тут же влетают в окно, сбрасывают перья в шесть опрятных кучек и теперь толпятся вокруг нее, с гусиной кожей, но в человеческом обличье, поздравляют ее с торжеством. Только им нельзя оставаться, говорят ей братья, они могут пробыть людьми еще пятнадцать минут или час, или одну ночь, а потом сюда вернутся грабители, тут их логово, и ей тоже надо скорей уходить.

Она думает – как это удобно, что грабителей ровно шесть. Да еще таких маленьких!

– Иду, иду, – говорит она. – Слушайте, у вас есть пластырь?

Любовник самого младшего брата

Однажды я застал его за выщипыванием. Кончик был уже голый – жалкий розовый пупырчатый бугорок в гнездышке из перьев. Я стал ласкать губами это недоразумение, но он больше сконфузился, чем обрадовался. Вообще-то я тоже. Потом я сказал: «Никогда больше так не делай. Ты мне нравишься точно таким, как есть». Сам удивился – я же только и думал о том, что вся моя жизнь во что-то превращается. Это и есть у нас с ним общее.

Концептуалистка видит сны

Из лопаток на спине растет крапива, облегает руки ножнами.

Она просыпается, во рту странный вкус. Где ее братья, то есть – дети? Она их съела? Улетели? У нее вообще когда-нибудь были дети?

Открытие, продолжение

В поисках марли она открывает шкафчик у раковины. Вонь хвойного моющего средства – и она в лесу. Тропинка различима лишь потому, что пряжа, сухо бегущая у нее в пальцах, слабо натянута – да еще темные силуэты мусорных баков, выставленных на обочину для сбора в пятницу. Перед ней вздымается тень, плечо на кого-то натыкается, чья-то рука пожимает ее плечо, как бы извиняясь. Когда свет гаснет, все становятся дружелюбнее – не сесть ли ей на ступеньку или пенек, не подождать ли, пока кто-нибудь сядет рядом?

Свет фар скользит по клубку пряжи: тот сейчас медлит, крутится и наконец продолжает путь. Нить тянет ее за руку, и она идет… или кто-то идет. Может, это отец пришел с ней повидаться! Нет, там женщина, и концептуалистка медлит. Руки натыкаются на холодный камень. Были бы братья не так легковерны! Грудь упирается в парапет – такой высокий, что за него и не заглянешь, такой холодный, что у нее перехватывает дыхание. Самый младший брат нагибается за предательским клубком, темная фигура чем-то бросает в него – чем-то маленьким, белым и воздушным, как привидение: рубашкой! – и тут что-то происходит. Потом еще раз, и еще, и еще, и еще, и еще. Шесть раз, дорогой читатель.

«Было у короля шесть сыновей», – так, должно быть, сказали слуги. Никто и не подумал вспомнить, что у короля была еще и дочь.

Будем великодушны – может, слуги любили ее больше всех и нарочно хотели умолчать о ней.

Будем благоразумны – откуда им знать, что она останется, когда шестеро братьев куда-то унеслись?

И зачем ей было оставаться?

Может, она тоже читала сказки и знает, что женщины опасны, особенно если они мачехи, особенно когда они ведьмы или дочери ведьм, особенно когда они королевы.

А может, слуги сказали о ней, но королева не стала шить ей рубашку. Может, хотела дать парням шанс. Она-то знала, что дочери могут то, чего не могут сыновья, – прясть из крапивы пряжу, держать язык за зубами. И дочери делают свое дело.

Что узнаешь из чтения

От женщин всегда жди неприятностей – если не злая жена, то злая мачеха. Или свекровь. Матери обычно безобидные, если только не ведьмы; берегитесь ведьм. И их дочерей.

Королей, принцев и отцов можно не опасаться, если только, как это часто бывает, они не находятся под чьим-то сильным влиянием, обычно женским, опять же. Мужчины слабы. Иногда они тебя спасают, но всегда с чьей-то помощью – муравьев, птиц или женщин. Иногда ты спасаешь их. Это как бы приятно.

Животным можно доверять. Правда, иногда они превращаются в людей, но они ж тут не виноваты.

Детям надо быть осторожнее.

Открытие, продолжение

– Я это проигрываю снова и снова, – говорит женщина с серебряными руками. – И каждый раз одно и то же, к черту. Кладу руки на пень, – она со стуком водружает их на стол, – и говорю: «Да, отец». Вот, кстати. – А у ее парня куриные ноги. Он запихивает их в мотоциклетные сапоги, и ничего не заметно, пока парочка не начнет раздеваться.

– Вам это мешает в интимной жизни? – спрашивает концептуалистка.

– Нет, – отвечает женщина с серебряными руками. – Мне нравятся его ноги. То есть моим рукам они явно нравятся, я чувствую.

– Надо познакомить вас с братом, – говорит концептуалистка. – В смысле, он гей, но почем знать.

Женщина с серебряными руками не слушает.

– Он спит с топором у кровати – говорит, окно на пожарную лестницу не запирается, но мне кажется, он меня подбивает отрубить эти ноги. Хотите грушу?