Мать не одиночка

Не глядя в поисках записки, я оделась.

Я замерла. Внутри и немного снаружи. Реакции стали заторможенными. Одевшись потеплей, пошла в конюшню. Денис молча выдал мне Фердинанда и помог забраться на него. Меня отпустили одну, я оказалось хорошей ученицей. Конь громко фыркнул и забил копытом, тряся головой. Наверно ему впервые хотелось проскакать галопом в тон моему сердцу, но он, словно чувствуя что я в ступоре, медленно побрёл по тропинке.

Он вёз меня по моей памяти. По дороге то и дело всплывали кадры. У той ели Ваня повалил меня в снег и целовал. За тем поворотом я свалилась с санок. И ещё много, где мне встречалась счастливая пара, которая с каждым воспоминанием имела ко мне всё меньшее и меньшее отношение.

Вернувшись в номер продрогшая, я отогревалась и собирала вещи. Каждый взгляд на телефон отдавался тревогой в груди. Но я не смела больше звонить. Я замерла в ожидании чего-то неизвестного, хотя и дураку было бы уже всё ясно.

До двух часов я сиротливо проторчала в фойе со своей сумкой, сжимая в руке телефон. Порываясь то позвонить Ивану, то удалить его номер телефона из памяти. Обрывала каждый порыв тем, что и то, и то будет неправильным.

А когда села в такси, и таксист повез меня домой, я долго терла лоб, но в итоге все же расплакалась.

— Что-то случилось у вас девушка? — водитель притормозил даже.

— Вы не обращайте, пожалуйста, внимания. Просто мне нужно. — пересилив себя, просила.

Водитель оказался понятливый. Даже сделал музыку погромче, вновь трогаясь с места. Слёзы катились градом до самого дома, а в онемевшей руке лежал телефон.

Зайдя в квартиру, не раздеваясь, я рухнула лицом в диван с ямкой и громко разревелась.

На работу я шла с таким лицом, словно не в санатории отдыхала, а пахала где-то в угольном забое, не видя света и не дыша чистым воздухом. Я не звонила больше Ване, и он не перезванивал мне. Это конец. С этой мыслью я и зашла в свой кабинет и сердце в радости словно ожило, забилось по-настоящему с жаждой жизни. Кинулась к букету на столе. От чего-то решила, что это что-то значит и обязательно что-то хорошее.

Трясущимися руками взяла конверт, торчащий из букета алых роз.

Ноги подкашивались и пришлось сесть, когда прочитала.

«Спасибо за самую прекрасную командировку.»

Наступив на горло собственной гордости, абсолютно не зная, что скажу, потянулась в сумку за телефоном. Как в бреду, нажимала несколько десятков раз вызов номера Ивана, и всё занято и занято. И так, пока до меня не дошло, что мой номер просто в черном списке его телефона. В груди что-то щекотало. Так, противно. Как изжога, только тут не помогут лекарства.

Я была опустошена. До самого Нового года ходила как неживая, словно кукла автомат. Посещала маму, делая вид что всё хорошо. Пыталась запихивать в себя еду и как-то жить. Не плакала больше, видимо, в глубине души, я была готова к такому повороту. Звоночки поступали и до всего этого. Но и не вспоминать не могла. Сны постоянно снились. Всё о чём я наивно мечтала, сбывалось в них. В этом был плюс, я хорошо спала. Даже слишком. С каждым днём всё трудней было поднять голову от подушки. Новогодние праздники прошли в ожидании чуда и редко прерывающегося сна. Я уже в эти дни заподозрила неладное. Невозможно же спать с десяти вечера до обеда, а потом после обеда дремать ещё часик полтора и валиться с ног в те же десять вечера.

Не было тошноты, и про задержку я поняла совсем внезапно. Лежала в ванной в уже остывшей воде, бездумно блуждая взглядом по стене и полкам с предметами, пока не запнулась об упаковку с прокладками.

Так быстро я еще не собиралась никогда.

Вернувшись домой, рискнув, нарушила инструкцию сделав тест сразу же. Несмотря на день, а не утро, две яркие полоски замелькали перед глазами. И опять началась ломка. Несмотря на низкий поступок Ивана, я так и не смогла удалить его номер из телефона и ближе к вечеру снова нажала кнопку вызова.

Ничего нового я не услышала. Все те же гудки «занято». Я закусила губу, чтоб та предательски не дрожала и сдержала подступившие слезы. У меня не было сомнений рожать мне или нет. После Ваниной выходки, вообще, на мужиков смотреть не могла, отбил охоту. А мне двадцать пятый год как никак. Хочу ребёнка.

Жизнь заиграла новыми красками. Такими же яркими как эти две полоски на белом куске лакмусовой бумажки.

— А ты чего в пуховике? Где твоя шубка шикарная? Долго ты, кстати, прятать от меня будешь своего кавалера? Такой подарок шикарный подарил, наверняка серьезно к тебе относится, можно и с мамой познакомить. — пришла к маме сдаваться, а она, того не ведая, мне душу травит.

— Мама вот я тебе тут принесла, сможешь как-то зашить? — не отвечая на ее вопросы, сразу шубой ее своей заняла.

— Это как так? Как ты умудрилась? Это — вот за такие деньжищи тебе гнилье подсунули? Ты посмотри, а! Даже не по шву! Я зашить-то зашью, но видно же будет. — мамино возмущение не знало границ, куда ей сейчас о ребенке говорить?

План мой был хорош только в уме, а на деле полный отстой.