Читаем Мать Печора (Трилогия) полностью

Зайдешь - все они нюхают да лижут меня, будто приласкаться хотят.

Глажу я телочку, приговариваю:

- Матенька ты моя, кормилица, хорошая моя, пригожая. Стосковалась ли ты обо мне, моя куколка? Долго тебя хозяюшка не поила да не кормила. Чего ты думаешь-то: проспала я или осердилась на тебя, или позабыла тебя, мою ласковую? Нет, моя хорошая, не забуду - не просплю, напою да накормлю, выглажу да вычищу.

Одну гладишь, а другие ждут, когда я их поглажу да с ними поговорю. Хожу я середи коров, разговариваю, как с людьми. Ну и они меня любили. Сено раскладываешь или грязь выбираешь из кормушек, а корова голову вытянет, мне на плечо положит, трется о плечо, заставляет крепче гладить.

Один теленок, как дитя, привязался ко мне. Я его Женькой назвала.

Выйду я в хлев, кликну:

- Женюшка, покажи головушку!

Заскачет Женька в стае, прыгнет передними ногами на заборку. Стоит на задних ногах, как ученая собачка, и головой водит. Подойдешь - он играть зовет, взад-вперед бегает, хвостом вертит, попрыгивает, поскакивает. И другие телята, на него глядя, прыгают.

Хоть весь день с ними играй, как с малыми ребятами. Только телят, как и ребят, не переиграешь. И неохота уходить от них, да дело не бросишь.

Когда скот дружно телиться стал, вся забота на меня упала. Не однажды по две коровы враз растеливались. Я и мечусь да без всяких фельдшеров справляюсь. Полюбилось мне колхозное дело, вот у меня душа и болит.

И ликбеза я не бросала. Когда и не удастся в школу сходить, так я на дом задание возьму: читать, писать, примеры решать. А потом к учителю пойду, отчитаюсь и новое задание беру.

Кроме меня, пятеро детей моих учились: Павлик - в Нарьян-Маре на стипендии жил, трое младших - на всем готовом в интернате, и только Андрюше я пропитание посылала. Сбегаю между делами к виске, мережку брошу, на другой день я и с рыбой. Пошлю Андрюше рыбы да молока, он неделю и живет.

Если бы не Советская власть, мне бы детей не учить. Без Советской власти наши матери нас неграмотными оставили, мы весь свой век с досады локти кусали. Та же участь и наших бы детей ждала, да время переменилось. Из-за того я еще больше душой тянулась к Советской власти. А дети мне подниматься помогали, вместе с ними я росла: нонче не только матери детей растят, а и дети матерей.

Летом на меня весь скотный двор оставили. Людей мало, так решили одной доярки хватит. Авдотья в то время в декретном отпуске ходила, заменяла ее Лукея Тюшина. И почему-то захотело правление ее дояркой оставить. Она молода да здорова, покрепче меня, так думали, что одна справится.

Тут уж я и сама за себя стоять начала:

- В зиму, - говорю, - столько труда приняла, выходила телят, а Лукея пришла под готовый стан, только ножки ставь.

А правление говорит:

- Если можешь двадцать скотин на руки взять, справляйся.

Я духом не упала, взялась. Первое время еще и телятницы не выделили, так я и шестнадцать телят выпаивала. Заведующая МТФ Анна Сергеевна в больнице лежала, так я два месяца еще и ее заменяла. Да еще и весь навоз из хлева выносила сама и пастухом работала.

Встану я в четыре часа утра, побегу на луг, пригоню коров. Запущу в хлев, доить начну. Опять выпущу коров, молока за два раза по два ведра на маслозавод снесу. Тогда и телятами займусь: выпою и в луга выпущу. Они по лугу, как цветы, раскинутся. Навоз из хлева вынесу - день настает. К одиннадцати часам закончу, сбегаю домой, попью да поем - бегу за коровами. Коровы на песке под самым сенокосом лежат. Я сбегаю на пожню, не могу утерпеть, куч полдесятка сена еще накучу, а сама в то время на коров смотрю. Как начнут коровы вставать, бросаю я сено, гоню скот в деревню. Снова дойка, едва поесть успеешь.

Свою корову я и забыла, домой-то только в гости ходила, так в моем хлеве старуха Тюшиха досматривала. А я в колхозном хлеву до двенадцати часов трудилась. По-настоящему надо бы за коровами и ночью смотреть, да у меня сил уж не хватает больше, спать бегу.

Павлик окончил техникум, приехал домой, удивился:

- Чего, - говорит, - тебя загоняли так?

- Кому-нибудь да надо делать, - говорю. - Людей не хватает, а дела в колхозе выше глаз.

Павлик прожил с неделю и говорит:

- Мама, мы поедем в Москву на экскурсию. Всех выпускников наших туда посылают.

А я рада, что сын такую честь, заслужил.

- Посмотри, - говорю, - там за меня. Нам, может, и не придется увидеть, так хоть вы-то посмотрите Москву белокаменную. Приедешь домой матери расскажешь.

6

В ту пору из МТС прибавили нам еще одну косилку. Людей, которых с сенокоса освободили, колхоз на путину выделил, а сена теперь еще больше ставил. В другие колхозы и тракторы пошли. Скота у нас на ферме прибавилось, а по нашим лугам - все еще не так много. Думали мы целиком на сельское хозяйство перейти, да рыболовство - вековечный наш промысел. Тем более, что в новые рюжи да ставные невода рыбы втрое больше, чем прежде, шло. От рыбной ловли у нашего колхоза в банке большие тысячи лежали. От путины да от сенокоса доходы год от году росли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917–1920. Огненные годы Русского Севера
1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Книга «1917–1920. Огненные годы Русского Севера» посвящена истории революции и Гражданской войны на Русском Севере, исследованной советскими и большинством современных российских историков несколько односторонне. Автор излагает хронику событий, военных действий, изучает роль английских, американских и французских войск, поведение разных слоев населения: рабочих, крестьян, буржуазии и интеллигенции в период Гражданской войны на Севере; а также весь комплекс российско-финляндских противоречий, имевших большое значение в Гражданской войне на Севере России. В книге используются многочисленные архивные источники, в том числе никогда ранее не изученные материалы архива Министерства иностранных дел Франции. Автор предлагает ответы на вопрос, почему демократические правительства Северной области не смогли осуществить третий путь в Гражданской войне.Эта работа является продолжением книги «Третий путь в Гражданской войне. Демократическая революция 1918 года на Волге» (Санкт-Петербург, 2015).В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Леонид Григорьевич Прайсман

История / Учебная и научная литература / Образование и наука
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза