Мать Печора (Трилогия)

"Греби ближе!.."

Медведь к берегу - и лодка за ним, медведь на середину - и лодка тоже. Всю голову ему Настасья исколошматила. А пока била - десять верст их пронесло. Вот медведь и не выдержал, тонуть начал. А Настасья за шкуру уцепилась, не дает тонуть. К берегу его приплавила на отмелое место да для случая еще раз двадцать палицей своей медведя окрестила. А потом мужиков с луга кликнула, они на сухой песок его вытащили и шкуру сняли.

Про птицу я уж и не говорю. Птица в наших краях и летовки и зимовки проводит. Весной выйдешь - от чухаря по лесу стон стоит: глухари свою любовь справляют. Куроптя иной год с погодами как снегу нанесет, охотники наши своей добыче счет на тысячи пар ведут. И для всякой залетной птицы для уток, для гусей, лебедей - лето наше непременно. Хорошо им в подсолнечных землях, а все же на лето к нам в гости жалуют: здесь их родина. В кормежке им у нас довольство: рыбы густо, ягод - что грязи в мокрое лето; птенчикам птичьим - покой дорогой.

Я так сужу, что красовитей нашей Печоры во всем свете другой реку нету. Вокруг нас куда ни пойди, куда ни глянь - глаза полны и душа рада. До теплых мест, до дальних городов пущи несходимые растеклись. Выйди в лес, на озеро: ходишь там - как в гостях гостишь. На березах малым ветром листья колеблются. Пичужка пичужке голос подает. Рябчиков свист в ушах тает. И берег, и лес, и небо в воду опрокинуты. Во глуби озерной облака плывут. Так бы и смотрел на все без сна и без отдыха, да неоглядна та краса.

Зимами у нас и того краше: ни комар к тебе не прильнет, ни в болоте ноги не ознобишь. Каждый угорышек, каждый кустик снегами опушен. Все снега зайцы да лисицы вытропят, белки да горностаи путиками разрисуют. С ружьишком да с собакой ходи по тем тропкам да путикам и вычитывай: какой зверь куда подался, сыт он или голоден, хитер-мудер или прост перед тобой. Лисица вон и хитра, а коли перехитрить ее, никакой в ней хитрости нет. Значит, и она от ружья не уйдет, быть добыче.

Не река, а скатерть-самобранка, везде на ней найдешь питание. И в берегах Печоры золото, серебро и всякая полезность кладами сложены. В горах и государская наживная казна, и рабочим достаток, и нам, печорским бывальцам да живальцам, прибыток. Я и прежде смекал, что земля наша таланиста, да только с ленцой. Старобытные здешние насельники новгородские до чего другого бойки были, а в нутро матери земли глянуть не удосужились.

Век уж такой застойный был, нашей матерью Печорой судьба правила. Оно, конечно, и тогда были люди, против судьбы идти норовили. Отец мне сказывал, что ходил по нашим краям какой-то инженер Антипов, уголь искал. Только нашел - розыски прикрыли. Я мальчишкой был, помню, приезжал к нам другой человек, Сидоровым звали. Михайлом Константиновичем. Он и из купцов, а книжный человек был. Объехал он всю Печору и Ухту. Около угля он не один год хлопотал, одной бумаги сколько извел, а толку не добился. После Сидорова профессор Федоров про уголь кричал, после Федорова инженер Мамонтов... Все на моих глазах прошли, а все без пользы.

Вот как революцию сделали, и к нам молодым ветром подуло. Вскорости приезжает к нам из Москвы одна профессорка, Верой Александровной звать*. Сама молодая, здоровая. Печору нашу шутя переплывет да и обратно воротится. Кричит на нас:

_______________

* По-видимому, это была Вера Александровна Варсонофьева. (Прим. Н. П. Леонтьева).

"У вас, - говорит, - река и так, считай, непроточная, а шевелиться не будете - вовсе тиной зарастет. Надо, - говорит, - вам богачество своей земли множить, не вовсе же она запустела. Нужно, - говорит, - мне по реке Ылыч до Урала добраться, тамошние места попытать".

Поднял я ее по Ылычу до Ягра-Ляги. А она любой камень как земляка встречает, знает, как его звать-прозывать. Принесли мы ей камень - весь в дырках, как перстом истыкан.

"Это, - говорит, - раньше здесь море было. Здесь особенные животины, вроде раков, жили".

Мы что где оприметим, говорим ей. Нашли мы целые глыбы карандашного грифеля, краски. И золото ей показали: еще в старое время оленевод один брал из ручья песок на решето, промывал и золото сдавал за чистые деньги.

А она все для Москвы отписывает, недаром ее главной доглядчицей да доводчицей послали. Все запротоколила и уехала. Не один год она и после этого наведывалась.

- Что, - говорю, - без толку ноги трудишь?

- Будет толк, - отвечает.

- Нет уж, - говорю, - Вера Александровна, видно, от судьбы ни поклона, ни покора не дождаться...

Потом слышу - другой профессор, Чернов, уголь находить начал. Говорят люди: по всем нашим рекам уголь разметан, прямо на свет божий пласты по четыре сажени толщиной выходят.