Захотелось Деньгину побольше света в окна. То он придумал, что надо мезенцам в море на острова переехать, добычливой жизни искать. Сколотил он какое-то суденышко да чуть не погиб у Колгуева. То задумал он деревянный водопровод в Мезени строить. Высчитал, сколько мезенцам воды нужно, чтобы почище жить, вычертил чертежи и поехал в Архангельск, к губернатору. До того он надоел своими выдумками, что губернатор приказал даже близко его к крыльцу не пускать.
Вернулся Александр Деньгин в свою Мезень и выдумал новую затею: в устье Печоры, подальше от губернатора, новый город выстроить - с большими светлыми домами, чтобы о черных избах и памяти не осталось. За эту затею губернатор хотел его в сумасшедший дом засадить. Вызвал его к себе, кричит и ногами топает:
- Сажеед поганый! Город ему понадобился! Света захотел!..
Хорошо, что Александр Деньгин успел из Архангельска вовремя убраться в свою Мезень. Пожалуй, не хуже для него и то, что он вскорости помер...
И вот теперь я живу в том самом городе, который нашим отцам-чернотропам снился. В городском Совете состою депутатом от тех самых людей, которых до революции сажеедами прозывали. Стоит вблизи от устья Печоры и выход в море охраняет Красный город - Нарьян-Мар.
Новые города на Печоре, новые люди, новые песни.
I. МАТВЕЙ ПЕРЕГУДА
1
Заканчивалось затяжное заполярное предвесенье.
Пропылили последней снежной пылью снеговые птички пунухи. Прогоготали над Нарьян-Маром гуси, просвистели разнобокие утки-перелетки. А весна где-то остановилась, задумалась и к нам не торопится.
Стучат да гремят в порту водники, последние заклепки клепают, ломают лед, рвут его аммоналом, готовятся к горячей ледоходной поре.
Двое суток днем и ночью шумело вешнее половодье. Лед проскользнул к морю, как на оленях прокатился.
- Открыла мать Печора уши, - говорят нарьянмарцы.
"Есть что ей послушать, - думаю я. - Добрые речи, светлые думы ходят нынче в народе".
Не успела большая вода-пенница за льдом убежать, забелела мать Печора парусами, застучала катерами: рыбаки на вешний лов к морю отправились. Еще не отпел свою последнюю песенку, пошумливает да позванивает в воде мелкий игольчатый лед, а рыбаки уже плывут.
Из верховских деревень первыми подплыли к Нарьян-Мару светлозерские колхозники. Катер-щеголь, крашенный в голубую краску, вел на буксире два карбаса. За карбасами покачивались легкие выездные ловецкие лодки-востроноски. Катер поровнялся с городом, круто развернулся и стал у берега, как большая голубая птица. На носу красовалось веселое слово: "Весна".
На всей нашей Печоре нет человека, который не знал бы Светлозерья.
- Светлозерье? Да это где самые заядлые былинщики, самые горластые певуны и перегудошники живут, - ответят печорцы. - Там и фамилии все больше Скомороховы да Перегудовы.
Печорские старики сказывают такую побывальщину:
"В бытность царя Алексея по всей Руси лютовал Никон-патриарх, на старую веру ополчился. Народ думы свои в песнях изливал. Скоморохи да перегудошники - те любую кручину в песню вложат, любого недруга высмеют.
А Никон тех песенных людей смертным боем бил, в железа ковал и в ссылку угонял. Ну да песню не закуешь! Побежали неунывные люди в нашу сторону, подальше от глаз да ушей патриарших. Поселились они в светлозерских краях, от царевой тяготы да боярской немилости там и укрывались..."
Вспомнилась мне эта старая бывальщина. Не врут, наверно, люди, что веселее Светлозерья не найдешь села по всей Печоре. На самодеятельных олимпиадах в Усть-Цильме люди из других колхозов при светлозерцах выступать стеснялись.
- Где уж нам соловьев перепеть! Засмеют...
...Стою я на берегу и вижу: из переднего карбаса выскочил на берег рослый седой старик, а за ним и все остальные. Тут были и молодые ребята в красных рубашках с расстегнутыми воротами, и женки да девки в цветных сарафанах с плетеными поясами, и пожилые колхозники в обыкновенных магазинных пиджаках - всего девятнадцать человек.
- Здравствуйте, горожане! - нараспев поздоровался старик. - Что худо нас встречаете? Музыка-то где? Или светлозерцев не признали?
Видно было, что старик у них главный. Он сошел бы за молодого, если бы не седина да поджатые плечи - будто кошка в лопатки вцепилась. А так у него и молодая ухватка не пропала, и бодрость не потерялась, и в глазах задор светится.
Из катера на берег вышел моторист.
- Ты, Василий Сергеевич, досмотри за якорьками, - говорит ему старик, - а то карбаса впереди нас к морю сплывут. - Повернулся и на берег поднимается.
- Не сплывут, Матвей Лукьянович! Досмотрю!
"Матвей Лукьянович!" - спохватилась я. На берег ко мне подымался знаменитый по всей Печоре былинщик и сказочник Матвей Лукьянович Перегудов. На всякий случай я все же спрашиваю:
- Так это вы и есть тот самый...
- Тот самый, - перебил меня со смехом Матвей.
Подошел он, встал во фронт и отчеканил:
- Балагурщик и песенник, в старое время рядовой солдат, печорский мужик, нынче член правления светлозерского колхоза "Весна" Матвей Перегуда, по паспорту шестидесяти пяти годов, по духу - семнадцати...