Мать Печора (Трилогия)

От правого берега Печоры тундра проходит на восток до самого Уральского Камня, а с юга чуть не от Усть-Цильмы да и до самого моря-океана. Укладывай версты тысячами - и все это будет та же самая Большеземельская тундра. По левому берегу Печоры опять другие тундры: Малая Земля, Канинская, Тиманская.

А за Уральским Камнем - снова тундры бесконечные. Туда ходят только ненцы с оленями зимовать да охотники с Ижмы, да с Усы, да с верховий Печоры. Мы, нижнепечорцы, тех тундр не знаем: далеко от нас Камень, и гостить туда нам непопутно. И ягод, и рыбы, и песца, и оленей нам в своей Большой Земле хватает.

Вон, к примеру, племянница моя Серафима, сестры Лукеи дочь, за эту зиму семнадцать песцов, да восемь лисиц, да не один десяток горностаев, да зайцев напромышляла. За хорошую работу каждый год она премии получает, а сейчас и медалью награждена. В Голубкове Лукея - каждый скажет старательная колхозница: она и куроптей в силки наловит, и сетки на обратном пути вытрясет; она и сапоги деревенские сошьет, и обручья на бочки набьет, и сани изладит - все спорится у ней в руках. А у кого руки в деле гибки, тот и в тундре всего вдоволь имеет.

Немало у нас мужиков, которые Большую Землю до Югорского Шара прошли и зимовали там. Женок бывалых - тех меньше.

Не думала и я, что пройду по Большой Земле из края в край.

Мой напарник, мой учитель и ученик, Николай Павлович Леонтьев в первые недели войны ушел на фронт добровольцем, воевал под Смоленском и на Калининском фронте, а потом как в воду канул. Говорили, что он убит, говорили, что оторвало ему правую руку, говорили, что без вести пропал. И никак не удавалось мне узнать о нем правду.

И вот однажды получаю я из Москвы письмо, от близкой своей знакомой:

"Дорогая Маремьяна Романовна!

Сообщаю Вам приятную весть. После долгих розысков я наконец узнала адрес Николая Павловича Леонтьева. На днях получила письмо от его жены. Николай Павлович жив и сейчас почти здоров. Он был тяжело ранен, перенес девять операций и сейчас освобожден от военной службы. Выйдя из госпиталя, он принял участие в Памирской экспедиции.

Всесоюзный Дом народного творчества имени Крупской в плане работы предусмотрел командировку к Вам Николая Павловича Леонтьева для творческой помощи Вам в работе. Как только Николай Павлович откликнется (а я убеждена, что он примет наше предложение), я сообщу, когда он выедет..."

Письмо это я получила в мае 1943 года, а Леонтьева мне пришлось встретить только через год.

В конце апреля, спустя год, вызывают меня в окружной отдел народного образования и говорят:

- Есть, Маремьяна Романовна, телеграмма от Леонтьева. Приглашает он тебя над новой книгой работать - о войне. Сейчас Леонтьев едет из Кожвы в Хоседа-Хард и тебя туда зовет. Как здоровьишко-то у тебя?

А я этого дня уже давно ждала.

- Поеду, - говорю, - хоть ползунком ползти, а надо.

Встретила я Первое мая еще дома, а второго мая выехала. От Нарьян-Мара до Хоседа-Харда полтыщи верст. Пятьдесят верст я проехала на лошадях и попала в Хальмерку.

Хальмерка невелик поселок, всего два маленьких домика. Живут в них четыре устьцилемские семьи. Выехали они из Усть-Цильмы сюда на рыбные да сенокосные места. Мечут они сетки-переметки на реке Куе, на Кривой виске, косят сено по наволокам для своих коров, зимами возят на лошадях почту и ездоков к Нарьян-Мару, а оттуда до своей Хальмерки.

Стоит Хальмерка средь мелкого леса да кустов, и ничего в ней завидного нет. А люди живут и свое место любят: сенокос у них под руками, рыба тоже.

Остановились мы в избе одного устьцилема; он уже старик лет шестидесяти, на один глаз крив, а сам здоровый, бодрый.

- Что за люди наехали? - спрашивает нас.

Почтовозчика Канева, что ехал с нами, здесь уже знали. Вторая пассажирка, моя попутчица Лазарева, живо откликнулась:

- В Хоседу меня направили, в парткабинет заведующей.

А про меня Канев доложил:

- Это сказительница наша печорская, Голубкова, в командировку едет в тундру, сказы писать.

Понравилось все это старику и старухе. Старуха ему под пару, рослая да видная. Разговорились мы. Прогостили мы в Хальмерке часы считанные, а старики и на обратном пути гостить приглашают.

От Хальмерки в тундру ведут только оленьи тропы. Изредка вдоль этих троп расставлены почтовые чумы. Около чумов пасутся олени. На них возят почту и проезжающих.

За нами от первого чума приехала ненка. На первые нарты погрузили мы почту Канева, на вторые - багаж Лазаревой, а самое Лазареву посадили ко мне в нарты; дали мне хорей в одну руку, вожжу в другую, я правлю, а Лазарева пассажиркой сидит.

Давно я не ездила на оленях, а тут пришлось все вспомнить. Незнающий человек в одних только оленьих ремнях да лямках запутается: в упряжке пять оленей, и у каждого по ремню да по лямке. Всю упряжку ведет один ученый олень, и зовут его передовой, или вожжевой. От рогов передового оленя идет вожжа, этой вожжой и правят. Дернешь вожжу - он влево пойдет и других поведет; по холке вожжой хлопнешь - вправо подается; хореем ткнешь прямиком наускок пустится; хорей на землю бросишь - вся упряжка на скаку остановится. Лазарева боится: