Мать Печора

Досчитали те до двадцати, выбрасывает Миша бережной матафан, рыбацкий плавучий маяк: показывает он, где поплавь начинается. За матафаном выбрались из лодки уши, а за ушами и вся поплавь идет. Мечет Миша нижнюю тетиву, Верочка — верхнюю, и за лодкой остаются плавки, будто бусы на нитке. На середине поплави другой матафан — крестовина из двух метровых досок. В середине крестовины столбик на полметра, а на столбике метелка, чтобы на воде видно было.

Целую неделю поплавщикам если и семга не ловилась, зато белой рыбы вдоволь было. А тут, как на смех, ни сига, ни нелемки. И только в самом конце берега завалился тяжелый, как колодина, налим да на пару с ним такая же грузная щука. Никогда щука в поплавь не мечется, если бы кто и сказал про то, я первая не поверила бы. А тут своими руками выхватила.

Вторую поплавь загадала я на свое счастье.

— Семги, — говорю, — еще не бывало. А уж если она в эту поплавь придет, значит, крепкое мое счастье.

И, верно, пришла тут и белая рыба, а вместе с ней и долгожданная первая семга. Все меня поздравляют. Иван завидует, а Верочка головой качает.

— Как это можно счастье с удачей путать? А вот не попала бы семга, что ж ты, Романовна, себя несчастной стала бы считать?

— Нет, — говорю, — Верочка. Три года подряд не заглянула бы в Печору семга, и тогда я свое счастье не утеряла бы.

Добыча ловца не ждет. Вовремя встретили светлозерцы семгу. Как весной взяли они скорохваткой большие тонны белой рыбы, так и теперь полными сетями черпали из Печоры живое серебро. Любая рыба идет — и то рыбаки весело ходят, смело ступают, светло поглядывают, а тут семга — вот люди и в задоре, как соколы в полете.

— Вода жидка, да семга густа.

— Пошла семужка. Только самим нынче плошать не надо.

Пожилые молодым не уступают, а и в Мишином звене комсомольская честь не гнется: догнали они Анну Егоровну и отставать не хотят. И вот в радости, в работе да веселье зародилась у рыбаков дума: «А нельзя ли нам свой план втрое перехлестнуть?»

Озорные эти слова первая сказала Верочка. Давно, видать, в комсомольских головах эта дума бродила.

Анне Егоровне сказали — та призадумалась. Трифон Окулович принахмурился.

— Всю Печору не вычерпать…

Николай Протасьевич прищурился и спрашивает:

— А по силам ли, ребята, затею затеяли?!

— А ведь стоит взяться, — отвечает Анна Егоровна.

— Выдюжим, — говорит и Степан Петрович.

— Осилим, — соглашается Николай Богданов.

А когда и Трифон Окулович без единого слова пожал Мише руку, сели звеньевые за стол и переписали свой договор наново.

Еще через неделю пришла из Усть-Цильмы газета. В статье Пети Канева говорились про светлозерцев хорошие слова: назывались они рыбаками-десятитонниками. И хоть дело это было у светлозерцев только еще надумано, из Петиной статьи было видно, что это живая быль. «У светлозерцев слова с делами не спорят», — писал Петя. А надо всей газетной полосой стояли большие цифры: «10 тонн на рыбака вместо 28 центнеров по плану!»

7

Весь август играли над Печорой переметные ветры. На какой-то редкий день отстоится погода. На реке тишь да гладь, а по небу все еще бегут непоседливые тучки. Ветерок-тиховей обмахнет своим легким крылом Печору. Пробежит темной полоской с берега на берег малая пузырчатая рябь. И опять на воде светлота, гладкота, ясень. Изредка прочеркнет по воде своим хребтом прямую ровную черту кривозубая щука, метнется в сторону от берега розовоглазая сорожка — и опять на реке тишь да гладь: ходи да слушай речи тундровых речек, урчанье ручьев, голоса далеких лесов.

Промелькнет такой редкий погожий день, и опять август заговорит ветрами. Налетит просоленный морем полуночник, приведет с собой взлохмаченные грозовые тучи. Свернутся они черными сытыми котами, помурлыкают громом. Проведет им ветер против шерсти — искры сыплются.

Сначала подымется на реке неживая окатистая волна, а потом разойдется, расшумится ветер — и ну колыхать мать Печору! Стадами, будто белые резвоногие олени, пасутся на реке волны. А меж них пастухами ездят на лодках, как на нартах, наши рыбаки и помахивают хореями-шестами, промеривают под собой непроглядную глубину.

Ничто не останавливает и светлозерцев в эту пору. С самой весны стоит у них в ушах молодой, зазывный клич старого бригадира:

— Вот они, руки-то! С морской волной схватятся — переборют!

Давно уехал от нас Петя Канев. Увез он с собой целый ворох новых рыбацких пословиц да поговорок, собрал все Оленькины песни и столько записал Матвеевых речей, что печатай он их целый год в газете — еще останется.

К концу августа снова начал Матвей на счетах пощелкивать, все квитанции подсчитывать, а в первых числах сентября объявил, что закончен светлозерцами и второй годовой план. Как просил Петя Канев, Матвей телеграфировал ему про это.

— Поднажмем, ребята, третий план одолеем, — говорил он, когда воротился из Юшина. — Так будем работать, сумеем в свой век три века упихать!

А «ребята», сколько ни жмут, перегнать друг дружку не могут.