Мать-рабыня

Часа в три-четыре дня на узкой и грязной деревенской улочке появился паланкин. В нем лежала женщина с изможденным, сморщенным, как высохший лист, лицом. Глаза ее были полузакрыты, грудь почти не поднималась. Крестьяне провожали паланкин обеспокоенным взглядом. Ватага ребятишек, шумя и галдя, увязалась за носилками, точно в этом захолустье появилась бог весть какая диковина. Среди мальчишек был и Чунь-бао. Он тоже кричал, будто гнался за свиньей. Но, когда носильщики свернули в переулок, где жил Чунь-бао, он притих. У калитки его дома носильщики остановились. Чунь-бао протиснулся вперед, он не сводил глаз с женщины. Остальные ребята окружали паланкин плотным кольцом. Женщина спустилась на землю. Она и не догадывалась, что стоящий перед ней оборванный мальчуган с всклоченными волосами – ее сын.

И вдруг она громко зарыдала:

– Чунь-бао!

Испуганные мальчишки разбежались кто куда, а Чунь-бао горкнул в дом, к отцу.

Не говоря ни слова, женщина сидела в неосвещенной комнате. И муж молчал. Когда спустились сумерки, он тихо проронил:

– Сварила бы чего-нибудь!

Женщина подошла к бочонку, который стоял в углу.

– Нет риса, – послышался ее слабый голос.

Муж ухмыльнулся.

– Сразу видно, что ты жила в богатой семье. Весь наш рис уместится в коробе для сигарет.

Перед сном отец велел Чунь-бао лечь вместе с матерью.

Но мальчик стоял у очага и плакал. Мать подошла к нему и ласково сказала:

– Чунь-бао, сокровище мое!

Когда она попыталась погладить его, он уклонился.

– Не дичись, а то накажу, – пригрозил отец.

Мать долго лежала с открытыми глазами на грязных деревянных нарах; Чунь-бао спал рядом. Наконец задремала и мать. Во сне ей чудилось, будто возле нее дремлет Цю-бао. Она протянула руки, чтобы привлечь его к себе, и тут же проснулась. Чунь-бао спал. Мать крепко обняла его, а он, посапывая, уткнулся ей в грудь.

Ночь была безмолвная, холодная, как смерть, и казалось, не будет ей конца…

1930