Из девяти миллиардов людей, составляющих когда-то великое Человечество, чудом уцелело несколько сотен человек. Остальные погибли смертью, недостойной для разумного существа, способом массового самоубийства, которое подготавливалось методично, неотвратимо, на самом высоком научном уровне…
Она слушала его ужасное повествование, широко раскрыв глаза. А он в нарушение запрета, будто стремясь опровергнуть ее упрек в том, что хочет скрыть правду от потомков, выложил ей все, что было ему известно о страшном апокалипсисе. Он подавал ей самые жуткие факты без всяких страстей и эмоций, как эксперт, а она ловила каждое слово как откровение пророка.
Когда он закончил свой рассказ, то сам ужаснулся. И в его воспаленном сознании встали опять проклятые вопросы, которые частенько мучили его до бессонницы:
«Почему же те, кто стоял тогда у руля судеб мира, не нашли разумных путей разрядки, а поплыли дорогой конфронтации?»
«Почему прошедшие мировые войны с их ужасными картинами не послужили человечеству уроком?»
«Почему ученые, вставшие в услужение молоту войны не поняли, что их плоды-изобретения приведут к общечеловеческой катастрофе?»
«Почему, несмотря на широкие протесты общественности, горы оружия на планете не уменьшались, а все росли и совершенствовались?»
Глава не заметил, что повторяет вслух эти вопросы. И еще увидел, как шевелятся ее губы, и понял, что она тоже ждет ответа на эти вопросы.
— Почему? — повторил он за нею и признался сам себе, что отвечать ему придется чистую правду.
Не такие ли, как он, политики утверждали тогда, что оружие необходимо иметь «для равновесия сил»? Как будто на весы судеб они клали безобидные гирьки или камешки, а не инструменты убийств. Эту чудовищную ложь им помогали утвердить в сознании людей мощные средства массовой информации с совершенной аппаратурой, с миллионной армией специалистов по обработке умов.
А военная промышленность тем временем производила на конвейерах заряды боеголовок мощностью в тысячи «хиросим», и об этом сообщали в печати и по радио так, словно это работала большая печь, выпекавшая огромные караваи хлеба, того хлеба, которого так недоставало тогда и взрослым, и детям — всему миру.
Он припомнил, как в то предгрозовое время киты и дельфины стаями выбрасывались на сушу. Видимо, их массовое самоубийство было признаком катастрофы или прямым знаком предупреждения. «Возможно, эти обладающие разумом животные чувствовали гибель нашего общего дома. У животных очень ведь сильно развито предчувствие гибели. Но злые силы победили разум, не вняли сигналам самой матери-природы — и катастрофа разразилась!»
Судьбе было угодно в числе немногих оставить в живых и его, теперешнего Главу Сената. Он не забыл, как потрясенные, полуобезумевшие от пережитого оставшиеся в живых собрались на «Острове жизни», как они назвали то место, где теперь жили. Все свои силы и сознание они сконцентрировали только на одном — выжить, выжить, выжить!!! Так уж устроена порода человеческая — выживать в любых условиях, во что бы то ни стало! И вообще, выживание — главный закон всего живого в природе.
Люди нашли средство защиты от радиации и ядов, способ очистки воды и пищи. Изготовили специальную одежду, позволяющую находиться в зараженной среде, построили жилища с кондиционерами и все то, что помогло им выжить и не погибнуть в ядовитой смердящей помойке.
Островитянам уже казалось, что жизнь восторжествовала! Но очень скоро они увидели и поняли: на острове царила Смерть, но не было Рождения. Были умирающие от болезней и старости, но не было новорожденных. А без детей нет эстафеты жизни, нет ее восстановления. И, осознав это, они поняли, что надеяться не на что.
Замолкли свадебные пиры. Не слышно было песен о любви. Ученые были бессильны. Что-то произошло в наследственном механизме людей. Взгляд людской напрасно ловил вокруг неторопливый ход детской коляски. Напрасно слух ловил крик ребенка. Жителей «Острова жизни» сопровождали только похоронные шествия да нарастающее безумие.
Страшен был вид бедствия. Но еще страшнее — мысль о вырождении. Она устрашающа, нестерпима для человеческого сознания. Мысль о том, что скоро не останется ни одного человека, а планета станет безжизненной пустыней, сковывала чувства смертельным ужасом. В сознании стояла страшная картина: необъятное пространство Вселенной — галактики, звезды, туманности, планеты — но нет, не слышно во всем этом мире ни единого живого голоса. Только безмолвие, только пустота! Было отчего сойти с ума!
И вот объятую страхом и отчаянием общину людей воскресила радостная весть — у молодой пары родилась девочка. Ребенок был нормальным, здоровым!
Выдавая всю эту информацию, Глава Сената старался быть спокойным, но это ему не удавалось. И теперь он замолчал, чтобы перевести дух, унять всколыхнувшееся волнение. А в глазах его слушательницы выразилась целая гамма противоречивых чувств…