Чувство неполноценности.
У ощущения собственной некомпетентности или незначительной ценности имеется как активное, так и пассивное происхождение. Самоуничижение сопровождает чувство беспомощности и ощущение «небезопасности» в любом возрасте. В детстве оно также отражает суждение матери или то, что подразумевает ее отвергающее отношение, и является ролью, приписываемой ребенку для того, чтобы оправдать подобное отношение. Но «комплекс неполноценности» или ощущение собственной греховности может быть и защитным образованием. Оно заставляет материнское поведение казаться зависящим от обстоятельств, и таким образом обеспечивает возможность для улучшения взаимоотношений. Suttie (397) делает наблюдение, что одним из способов сохранения идеи о способности матери к вскармливанию, что для ребенка составляет вопрос жизни или смерти, является принятие вины на себя. Ребенок обычно обнаруживает, что его отвержение не связано с обстоятельствами, и после этого начинает реагировать с мстительностью, или, нанося вред самому себе или двигаясь в направлении некоторого рода превосходства, которое служит доказательством его невиновности. Suttie убежден, что чувство неполноценности стимулирует появление идеализма и желания стать «таким, каким хочет мама». Движение может происходить в обоих направлениях, и этот конфликт между самоуничижением и неудачливостью с одной стороны, и самоутверждением и обычно нереалистичными стандартами с другой, характеризует большую часть человеческого замешательства. Любая из этих тенденций влечет за собой угрозу и, следовательно, тревогу. Путаница в ценностях и ролях в большей степени является результатом этой амбивалентности, чем отражением культурных противоречий.Садизм – мазохизм.
Агрессия, как таковая, является выражением стремления к жизни и потребности в самозащите, но она неотделима от садизма – стремления разрушать ради самого разрушения. Ответная агрессия или контр-агрессия, порожденная материнскими импульсами, направленными на убийство и калечение своего потомства, является нескрываемо садистической. На протяжении всей жизни ненависть и жестокость следуют за ощущением того, что тебя несправедливо обвинили, и, таким образом, кажутся оправданными и даже выглядят признаком силы и храбрости. Садизм может проявляться самым жестоким образом, но в то же время он остается одним из самых трудно различимых элементов человеческих взаимоотношений, часто маскирующимся под «любовь». Жертва является заменителем объекта, то есть матери, и в этом кроется причина длительного сохранение ненависти. Я убежден, что, в конечном итоге, все «противоестественное» поведение человека – война, геноцид, расизм, эксплуатация людей, жестокие преступления – происходят из материнских «противоестественных» садистских импульсов по отношению к ребенку. Suttie считает, что источником умения властвовать является чувство ненадежности, испытываемое ребенком, в результате лишения любви. Это чувство способствует тенденции к делинквентности, и опора на силу вместо любви характеризует и, возможно, искажает всю нашу культуру и традиции. Человеку от рождения присуща способность к сотрудничеству, и, если прекратить передачу разрушительности от матери к дочери, будет меньше противоестественного поведения. Единственным реальным средством сдерживания проявлений садизма является страх возмездия. Вина – эвфемизм этого страха. Если чувство тревоги очень сильно, жестокость может прорваться внезапно, но обычно враждебность находит выход, когда существует небольшая вероятность обнаружения ее мотива или последующего наказания. В материнско-младенческих взаимоотношениях мы видим прекрасный пример «защищенного» садизма: враждебные импульсы и настоящая жестокость без перспективы возмездия со стороны ребенка или общества, по причине материнской «неприкосновенности», с одной стороны, и максимальная беспомощность – с другой. У ребенка развиваются ответные садистические импульсы, но поскольку их высвобождение против матери чрезвычайно опасно, они направляются на животных, сиблингов, других детей, возможно, на отца, а со временем, на любые другие объекты.