Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти

Потребность в объективности. Хотя поведение матери переживается ребенком как злонамеренное, на самом деле оно вызвано подсознательным конфликтом, который определяется всей историей ее развития, критической частью которой служит ее собственные взаимоотношения со своей матерью. Из этого следует, что, выявляя разрушительное материнское влияние, не следует осуждать матерей. Мы должны быть озабочены моральными категориями не больше, чем патолог, указывающий на причины органического заболевания. Научное понимание материнской разрушительности может привести только к состраданию к матерям и движению в направлении изменения условий, которые превращают способность к материнству в пагубные импульсы. Но у некоторых людей защитные механизмы, направленные против возможности увидеть материнскую разрушительность, настолько сильны, что при попытке указать на роль матери как источника психических нарушений они сразу же обвиняют исследователя в клевете. Правда, что комплекс смерти может вызвать некритичное порицание матери, но факты, собранные тысячами ученых, не должны быть опровергнуты под этим предлогом. Какими бы серьезными ни были доказательства, они не достигают цели, потому что из-за эмоций или из-за приверженности доктрине человек остается со своими не-вижу-зла предубеждением. В психиатрической литературе содержится большое количество бросающихся в глаза противоречий между практическими наблюдениями пагубного материнского влияния и теориями, которые минимизируют ее патогенность или полностью освобождают ее от «вины».

Литература, затрагиващая материнскую разрушительность

Для документального подтверждения феномена «диссоциации», мы выделим три момента: 1) явный уход от возложения ответственности на мать или родителей; 2) расхождения между фактами и теориями; 3) признание в той или иной степени непосредственного воздействия характера и поведения матери на судьбу ее ребенка.

Непринятие материнской разрушительности.

Я бы не хотел, чтобы «избегание» и даже «неприятие» показались осуждающими словами, за которыми скрывается недоверие к мотивам исследователей. Несомненно, клиницист или теоретик могут обнародовать свое мнение о развитии личности, которое не постулирует материнскую патогенность, без того, чтобы их обвинили в подавлении этой идеи. Я не обращаюсь к работам, где описываются не относящиеся к сфере материнско-детских отношений факторы, и которые, по замыслу или при подведении итогов, не продемонстрировали избегающих намерений. Существует большое количество исследований, в которых проявляются очевидные установки авторов, доказывающих ошибочность мнения о материнской разрушительности или о ее значимости. Некоторые авторы недвусмысленно заявляют, что их данные «освобождают» родителей от ответственности за нарушения поведения у их детей.

Термин конституциональный традиционно служил «приютом для невежества» (243) и сегодня практически утратил свое значение в свете знаний о способности окружающей плод среды изменять то, что было заложено в генах, и о восприимчивости новорожденного к человеческому окружению. Anna Freud (198), например, утверждает: «Попытка возложить вину за младенческие неврозы на недостатки матери … является не более чем поспешным и обманчивым обобщением», и далее заявляет: «Я твердо убеждена в существовании конституциональных различий между младенцами. Мать не несет ответственности за невроз ребенка, даже если в отдельных случаях она и является причиной «хаотичного» развития».

Теория инстинктов допускает классическую «увертку» от материнской разрушительности. Едва ли нужно говорить о том, что теории множественных специфических инстинктов и их компонентов, инстинкта либидо и инстинкта смерти, или первородного инстинкта агрессии, никак не учитывают неосознанную мотивацию. Однако часто она подразумевается клиническим опытом автора, и только приверженность определенной концепции не позволяет ему говорить о ней в теоретических интерпретациях.