Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти

Импульс, направленный на детоубийство, регулярно и безошибочно проявляется в эмоциональных послеродовых нарушениях[17]. Во время периода госпитализации многие женщины мучаются из-за своих амбивалентных чувств к ребенку, иногда из-за своего желания его смерти или импульса убить его. Акушеры всегда настороже к угрозе убийства младенца, и сразу же забирают ребенка, если существуют сомнения в его безопасности, когда он находится в материнских руках. Во всех послеродовых психических расстройствах – тревоге, депрессии, шизофрении – желание, импульс, обсессия или компульсия, направленные на уничтожение ребенка, находятся в основе заболевания. Zilboorg (241) утверждает, что «убийственная враждебность против своего ребенка является центральной точкой депрессивной реакции матери». Мой собственный опыт позволяет сделать вывод, что первичным является конфликт между женщиной и ее матерью. Тревога, вызванная угрозой наказания, ведет к потребности прекратить материнство. Это, в свою очередь, у многих женщин вызывает тревогу, но для некоторых избавление от ребенка означает избавление от тревоги. Для большинства матерей навязчивое желание и побуждение убить своего ребенка кажутся разрушающими эго, и они чувствуют, что, должно быть, «теряют разум», потому что такие мысли и намерения противоречат их стремлению защищать младенца. Даже если мотив убийства отрицается, его присутствие достаточно очевидно в боязни ножей и других инструментов, могущих принести смерть, страхе прикоснуться к младенцу или остаться с ним наедине. Эти страхи весьма обычны для рожениц, точно также как и нарушение душевного равновесия. Идея убийства может быть настолько сильно подавлена, что нет ни осознания ее, ни тревоги, как мы видим в случае с женщиной, которой снилось, что она разрывает зубами горло дочери. Именно этот садистский элемент может вызвать реакцию отвращения у тех, кто узнает о материнском импульсе, направленном на убийство ребенка. Если компульсия, или даже желание, состоят в том, чтобы отнять жизнь у ребенка, почему сновидения, фантазии, и способы реального убийства принимают такую садистскую форму? Я убежден, что объяснение кроется в комплексе трагической смерти: страх перед жестоким уничтожением требует для своего высвобождения такого же жестокого уничтожения.

Нужно помнить, что, каким бы ни было происхождение этого импульса, вне зависимости от того, осознает ли его мать, как она с ним справляется и сосуществует ли он с материнской заботой, он передается ребенку и вызывает соответствующую реакцию, ужас, недоступный нашему воображению.

Что мне трудно понять, так это то, что существуют матери, вынашивающие мысли об убийстве ребенка и даже совершившие его, у которых полностью отсутствует любая эмоциональная реакция – ни вины, ни тревоги, ни депрессии, только озабоченность последствиями для них, если убийство будет раскрыто. Сколько на самом деле существует таких матерей, я не могу даже представить, потому что они не ищут психиатрической помощи и почти всегда скрытны, во избежание подозрения. Те несколько, которых я опросил (мать, случайно проговорившаяся мне о своем намерении покончить с одной из своих дочерей-близнецов, и три женщины, совершившие убийство своих детей, и у которых предшествующее убийству желание не вызвало конфликт), не были психически больными. В некоторых случаях мать сопротивляется порыву убить своего ребенка, потому что считает это безнравственным. Иногда импульс скрывается за рационализированным мотивом, или кажется оправданным для женщины как способ наказания мужа (так называемый комплекс Медеи). Эта безнравственная деструктивная тенденция не ограничивается только собственными детьми, но может также распространяться на всех детей; я был поражен количеством женщин, которые почти равнодушно признают наличие у себя желания обижать, уродовать или убить ребенка, любого ребенка. Я никогда не встречался с мужчиной, у которого была бы такая «хладнокровная» враждебность к детям. Мужчины, которые узнают о ее существовании у женщины, и которые обсуждают ее со мной, всегда спрашивают: «Есть ли у женщин что-нибудь человеческое»? Конечно, подобное обобщение недопустимо, и что касается этого меньшинства женщин, которые кажутся такими бессердечными, то я полагаю, что они сами являются жертвами своих бессердечных матерей. Но почему у мужчин нет такой аномалии, я объяснить не могу.