Мат в Рио

обтягивающих брюках, которые она выбрала для того, чтобы залезть в окна и подбросить небольшую таблетку нервно-паралитического газа под названием Пепито. Он поцеловал мягкие, слегка приоткрытые губы и почувствовал себя невероятно освеженным.

«Они ужасно причинили тебе боль», - прошептала она.

«Вы должны увидеть других ребят», - весело сказал он. «Давай, сейчас. У нас еще есть работа».

Они открыли люк и вернулись в подвальные помещения, в которых было столько ужаса. Затаив дыхание, Ник начал поиски Вильгельмины и Хьюго и нашел их только тогда, когда он открыл большой шкаф в комнате пыток. Он снова поднялся на воздух. Розалинда уже была там.

"Сколько?" прошептала она.

«Еще несколько минут. Развязанный Кабрал?»

Она кивнула. «Выглядит плохо. Но он должен это сделать».

«Ему лучше», - мрачно сказал Ник. «Бедный ублюдок. Давай сначала попробуем поднять их сюда».

Работая с бешеной скоростью и изо всех сил, они переместили стол под люк, подняли мертвые грузы Луизы и Кабрала в верхнюю комнату и подперли их возле окна.

«Оставайся здесь», - приказал он. «Пора почти. Я закончу сам».

Он снова спустился вниз.

Самым странным в нем были глаза. Теперь они смотрели на него, наблюдая за каждым его движением. Но так работал газ, и вот так он начал стираться. Никто из них еще долго не двигался. Но они могли наблюдать за ним, и они это сделали.

Он вернулся в комнату пыток и прошелся по шкафам, быстро выбрав несколько документов и микрофильмов. Остальных должен был найти кто-то другой, даже если бы это была полиция. Он знал, что они будут очарованы свидетельством того, что штаб-квартира китайских коммунистов находится в подвале роскошного клуба Кариока.

Кто-то в соседней комнате застонал. Это казалось вполне подходящим.

Ник вышел из комнаты пыток и посмотрел на своих жертв. Они смотрели на него в ответ.

Он взял себя в руки. Им нельзя было позволить жить.

Губы Сильвейро задрожали, когда Хьюго устремился к его сердцу. Мендес попытался двинуться с места. И умер.

Карла…

Карла начала безмолвно бормотать, когда Ник подошел к ней. Было еще одно, в чем он хотел быть абсолютно уверен. Его рука опустилась между мягкими твердыми грудями, которых он раньше касался в совершенно иных условиях… и он нашел ключ. Золотой ключик, на котором был номер Один.

Звуки, которые она издавала, превратились в слова. Но слова были бессмысленными. Это была болтовня очень маленького ребенка, искаженные блуждания старой… старой… старой… немыслимо старой женщины.

Ее лицо было осунувшимся и бесцветным. Глаза были тусклыми и мутными. Она начала корчиться на полу, и странные слова стали более дикими. Она закричала.

Он стоял над ней и смотрел на то, что осталось от женщины, которая корчилась под ним на пляже. И он достаточно повидал за свою жизнь, чтобы знать, что тусклые глаза никогда не прояснятся, что покачивающиеся, дергающие движения никогда больше не будут ничем иным, как судорожными искривлениями, что дикий лепет слов никогда не сможет сформировать понятный человеческий образец. Он смотрел на нее и думал о многом: о мужчинах, умерших от его руки, о мужчинах и женщинах, которые умерли от ее руки, и о тех, кто остался.

Хьюго вонзился.

Ник отвернулся и оставил ее. Он прыгнул через люк и закрыл его от ужасного звука в этой комнате смерти.

Карла Лэнгли продолжала кричать.

* * *

Ник застонал во сне и проснулся. На мгновение он почувствовал озноб, как будто что-то жизненно важное осталось несделанным, но затем он вспомнил, что все, что от них осталось, было надежно объяснено. Он вспомнил звук барабанов, трубы и крик; стремительный выход из окна на переулок; Луиза поглаживала руку Переса Кабрала, когда они сидели, ссутулившись, в роскошной гостиной своего люкса, и говорила: «Простите меня… пожалуйста, простите меня…» И Кабрал бормочет: «Она бы гордилась тобой. Я тоже любил ее. Вы не представляете, как я любил ее. "

Предстояло связать сотню свободных концов. Всегда были. Но у них была задумка для того, чтобы Кабрал рассказал полиции, и оставалось достаточно времени, чтобы отточить ее. Томаз и Слипи были единственными оставшимися, кто знал достаточно, чтобы доставить неудобства Милбанку и Монтесу, и они прятали свои головы, чтобы спасти свои шеи, и случайно прикрыть Ника и Розалинду тем, чем они были.

Розалинда перевернулась во сне. Он нежно прикоснулся к ней больными пальцами и почувствовал, как она просыпается.

«Ник… милый. О, Ник, мне снилось…»

«Я тоже», - пробормотал он. "Позвольте мне держать вас. Позвольте мне держать

ты близка и любишь тебя ".

«Просто прижми меня к себе и дай поспать», - сонно прошептала она.

Его руки обняли ее. Его тело болело, а лицо было в синяках и опухших, но кроме этого с ним все было в порядке. Вообще ничего.

И с ней тоже.

«Я думал, ты сказал, что хочешь спать», - сказал он несколько мгновений спустя.

"Еще нет. А ты?"

"Нет."

Это было долгое, чудесное время, прежде чем они это сделали.